Даже при беглом знакомстве с Кораном бросаются в глаза некоторые его темы. Одна из них касается созидательной силы Бога, проявляющейся в творении, но никоим образом творением не ограничивающейся. Эта сила прославляется в величественном стихе о кресле* (2:255), который часто украшает дома мусульман в виде каллиграфической надписи:

'Бог... Нет другого достопоклоняемого. кроме Его, живого, присносушего. Его не объемлет ни дремота, ни сон; в Его власти все, что есть на небесах и на земле. Кто может предстательствовать пред Ним без Его изволения? Он знает, что пред ними и что позади их; они постигают мудрость Его только в той мере, как Ему угодно. Престол Его обширнее небес и земли, и хранение обоих их не есть для Него бремя, потому что Он высок, могуществен'.

Бог является творцом жизни и смерти, началом и концом, к которому все возвращается. В сравнении с

ним ничто иное не является истинно сущим: 'Все, что на ней*, исчезнет, пребудет вечно только лице Господа твоего, владыки славы и величия' (55:26-27).

Бог описывается загадочными словами в знаменитом стихе света (24:35):

'Бог есть свет небес и земли. Свет Его подобен светильнику в стене: светильник в стеклянном сосуде: стеклянный сосуд блистает как звезда. В нем горит благословенное дерево - маслина, какой нет ни на востоке, ни на западе; елей в нем загорается почти без прикосновения к нему огня. Свет к свету! Бог ведет к Своему свету кою хочет. Бог вразумляет людей сравнениями. Бог всеведущ'.

Места, подобные этому, с их сугубо поэтической образностью, зовут читателя к поиску внутреннего ключа к уподоблениям и преувеличениям священного текста. Можно было бы привести и много иных примеров ко-ранического утверждения созидательной силы Бога, которые производят огромное впечатление на воображение прилежных читателей.

Другая тема, привлекающая пристальное к себе внимание, - это сокровенная близость, которая может существовать между Богом и людьми. 'Мы создали человека и знаем, что внушает ему душа его: Мы к нему ближе его шейной жилы' (50:15). Верующие предавались созерцанию свойств тех, кто связан с Богом любовью: 'Бог поставит людей, которых Он будет любить и которые Его будут любить' (5:59). Другие места Корана представляли человеческий дух в виде поприща, где можно обрести Божественное присутствие. Вездесущность Бога в творении ясно провозглашена в стихах, подобных следующим: 'Пред Богом и Восток и Запад: куда бы ни обратились вы, везде лице Божие' (2:109). Бог равно проявляется и в природе, и в человеческом сердце: 'Мы покажем им Наши знамения в этих странах, среди них самих, так что им ясно будет, что Он Истина' (41:53).

Но Бог в конечном счете обретается за пределами человеческого восприятия: 'Взоры не постигают Его, но Он постигает взоры' (6:103). Коран особо подчеркивает нерушимое единство Бога в сравнении с людской склонностью к многобожию, когда поклоняются чему-то меньшему от Бога. 'Нет ничего подобного Ему' (42:9). Коран дает, с одной стороны, четкое описание Бога через многочисленные атрибуты, наподобие Милостивого, Сострадательного и Всеведущего; эти свойства, упомянутые в Коране, образуют девяносто девять имен, традиционно приписываемых Богу. С другой стороны, короткая сура, называемая 'Чистое исповедание'*, предостерегает, что Он находится за пределами всех определений. 'Скажи: Он - Бог -един, крепкий Бог. Он не рождал и не рожден: равного Ему кого-либо не бывало' (112:1 -4).

По своей крайней важности теме Творения не уступает тема светопреставления, Судного дня для всех душ. Наиболее образные места Корана красочно описывают райский сад, адское пламя, то есть геенну огненную, и судьбы человеческие после воскрешения из мертвых. Бог описывает день, когда 'Мы спросим геенну: полна ли ты? Она скажет: уже ли еще больше этого есть?' (50:29).

Ранние аскеты сосредоточивали свое внимание на страхе перед геенной огненной в качестве основного предмета для своих созерцаний. Даже когда у большинства суфиев произошло смещение от богобоязненности в сторону Божественной любви, язык Корана настолько проник в словник суфиев, что даже ужасающие сиены ада сумели стать образцом для описания экстатических состояний.

Так было в случае, когда два ранних суфия обменивались посланиями касательно их способности к Божественной любви, представляемой в образе вина:

'Сообщается, что Йахйа ибн Муаз (да смилостивится над ним Аллах) написал письмо Баязиду*, говоря: "Что ты скажешь о тех, кто осушает чашу вина и становится пьяным от предвечности и послевечности?" Баязид ответил: "Я сего не знаю, но я ведаю, что здесь есть человек, который денно и нощно осушает моря предвечности и после-вечности и спрашивает: нет ли еще?"'²

Столь же действенным оказалось описание райских садов в Коране, которые были средоточием помыслов для многих. Ранние руководства по медитации дают подробные указания для череды сорокадневных затворов, требовавших сосредоточения последовательно на самоограничении, страхе Божием, жажде рая и любви Божией (см. главу 4).

Кораническая картина рая описывает сады с текущими реками и прелестными отроками и отроковицами, находящимися в услужении у душ блаженных. Хотя исламский закон запрещает вино, Коран описывает обитателей рая с 'полными чашами' (78:34) или 'вином наилучшим, запечатанным: печать на нем - мускус' (83:25-26). Такая картина рая отчасти послужила источником чрезмерной символики винопития в позднейшей суфийской поэзии.

Возможно, наиболее примечательной кораничес-кой темой, разработанной суфиями, явилась тема первоначального завета, договора**, который Бог заключил с нерожденными душами человеческими еще до творения, до начала мира (7:172):

'Некогда Господь твой из сынов Адама, из чресл их, извлек потомков их и повелел им дать исповедание о себе

самих.

* Вистами.
** Арабск. мисак.

"Не есть ли Я Господь ваш?" Они сказали: "Да, исповедуем это"'.

Именно в этот предвечный момент были запечатаны судьбы всего человечества, и обычные комментаторы видят в нем утверждение Божественного предопределения. Те, кто ответил утвердительно, будут послушными рабами Бога, а те, кто не ответил, станут возмутителями. Суфийские толкователи пошли дальше:

'Чрез понимание языка действительности сей стих имеет различную тайну и различный вкус. Сие есть намек на первые состояния возлюбленных и заключение уз и завета любви с оными в первый день, в предвечном завете, когда Истина присутствовала и действительность обреталась... Сколь чудный день, ибо это день закладывания основ любви! Сколь великолепное время, ибо это время накладывания уз любви! Ученики никогда не забывают первый день ученичества. Страждущий ведает, что сие время единения с возлюбленной есть венец жизни и самый благословенный миг'³.

Мистические спекуляции сосредоточивались на этом моменте как времени, когда человечество впервые услышало глас Божий; отзвуки этого гласа Божьего слышны во всех чудных голосах и в песне. Поэтому каждое музыкальное исполнение суфийской музыки в своей основе есть попытка вернуться к тому исходному моменту первого сношения с Богом (см. главу 7). Весь этот спектр значений, как и в случае со многими темами Корана, можно было бы выразить одним словом. Когда арабское слово аласт[у]('не есть ли я?') появляется в персидской или на языке урду поэме, оно воздействует подобно драгоценному камню, который преображает свою оправу; день изначального завета (руз-и аласт) обращает обычное любовное стихотворение в прославление вечной любви Бога к человечеству.

Для суфийской традиции Коран заключает все время и саму вечность в три дня.

Вчера предстает зарей творения, когда Бог создал вселенную и запечатал судьбу своих возлюбленных.

Сегодня предстает этим миром, где все призвано жить в согласии с повелениями Бога.

Завтра предстает воскресением и Судным днем, когда души будут свидетельствовать против себя и держать ответ и будет явлено милосердие Бога.

Наряду с этими космологическими темами мистическая психология в суфизме также берет свое начало в тексте Корана. Кораническнй арабский язык использует ряд выверенных слов для описания различных сторон внутреннего 'я'. В самом низу этого яруса явлена тварная душа (нафс), порой приравниваемая к новозаветному понятию 'плоть'. Это живое дыхание, которое творят как люди, так и животные. В своем худшем проявлении эта 'страсть (душа) с силой увлекает ко злу' (аль-пафс аль-аммара биль-су, 12:53), но когда она проявляется как совесть, то становится 'душой, саму себя упрекающей' (аль-чафс аль-паввама, 75:2). Но стоит ей успокоиться, она предстает средством к спасению: 'А ты, упованием покоившаяся душа, возвратись ко Господу своему, будучи удовлетворенною, удовлетворившею! Войди в среду слуг Моих, войди в рай Мой' (89:27-30). Этот внутренний орган чувствований, известный как сердце, тоже имеет много уровней. Самой внешней частью является грудь (садр), обиталище эмоций. Внутри ее располагается телесное сердце (калб), околосердечная сумка (фуад) и внутреннее сердце (лубб). Позднейшие авторы выделили в психологии еще более тонкие элементы, важнейшим из которых является дух (рух), который Бог вдохнул в человеческую оболочку. Эта относительно бессмертная часть внутреннего 'я' оказывается звеном, связующим нас с миром вечности. На основе коранического словника в суфийскую практику были введены и многие другие понятия⁴.