В силу особенностей местной географии, равно как и бушевавших здесь войн и их последствий, палестинская проблема кажется практически неразрешимой. Я выражаю категорическое несогласие с подобной точкой зрения, ибо она ведет не к созидательным усилиям, а к бездействию, создавая препятствия на пути прогресса. Но чем труднее решение, тем сильнее желание найти его. Вместо того чтобы поддаваться отчаянию, нам следует напрячь интеллект, максимально используя свои творческие возможности, и стремиться к преодолению как воображаемых преград, так и реально существующих сложностей.

  До войны за независимость 1948 г. палестинский народ не существовал как самостоятельная общность ни в собственном сознании, ни в восприятии других народов, включая арабские нации. Во времена Оттоманской империи народы внутри ее и в мире в целом придавали второстепенное значение самоопределению как таковому. Когда на Ближнем Востоке начал пускать корни национализм – во время подписания мирных договоров в конце первой мировой войны, – в этом регионе проявились две параллельные тенденции: объединительное панарабское движение, рассматривавшее арабский этнос как национальную общность, и тенденция к партикуляризму с акцентом на уникальности исторического развития и культуры каждого арабского государства. Палестинцы считали себя арабами. Во время британского правления палестинская национальная общность определялась в рамках принадлежности к великой арабской нации, что придавало палестинцам самостоятельные черты, отличные от евреев, проживавших в том же регионе. Поэтому не случаен лозунг палестинцев: «Палестина принадлежит арабам» Они предпочли заявить претензии на эту территорию не от имени конкретной нации, а от имени панарабского движения. До войны 1948 г. они также потребовали и получили поддержку арабов на идеологической основе объединения, а не как отдельно взятая национальная общность.

  Попытка увязать эти общие и партикуляристские тенденции просматривается и в палестинском ковенанте ООП, в котором говорится, что Палестина – национальная родина палестинского арабского народа; она является неотъемлемой частью арабского мира, в то время как палестинцы являются неотъемлемой частью арабской нации. Иными словами, даже в основополагающем документе палестинского национального движения претензии на спорные территории не заявляются только от имени палестинцев. Термин «Palestine» в английском языке и «Falastin» в арабском означает место, а не людей. Таким образом, палестинского государства на самом деле никогда не существовало; говорить же о некой специфической исторической, связи палестинцев с этой спорной территорией – связи, находящейся вне какого-либо панарабского контекста, – палестинские идеологи начали только в ходе идеологической борьбы против государства Израиль и сионистского движения в целом. Именно в этот период палестинцев начали называть потомками древних евуситов и даже высказывались предположения о существовании палестинского народа «с незапамятных времен».

  Приведенные факты не ставят под сомнение легитимность палестинского национального самосознания. Современная демократическая точка зрения признает право на формирование новой национальной общности, называемое в специальной литературе «народостроением», на основе осознания собственной независимости любой группой людей, устанавливающей такую национальную общность, Палестинцы стали народом, когда решили им стать и когда начали действовать как единый национальный коллектив. Вопросы о том, каким образом они начали действовать как единый национальный коллектив и какие факторы привели к этому пробуждению, представляют интерес для историков и социологов, однако домыслы или предположения не имеют значения для определения стратегии. Стратегия зависит от существующей реальности, а не от сценариев, которые могли бы стать возможными при тех или иных условиях. Даже если мы согласимся с тем, что подъем палестинского национализма был реакцией на активную деятельность сионистов, факт остается фактом – палестинская национальная общность сейчас не только существует, но и играет основную роль в политической жизни как на региональном, так и на международном уровнях. Равно как мы, еврейский народ, не спрашивали разрешения у палестинцев на то, чтобы создать государство, так и они не нуждаются в нашем разрешении стать народом. Вместе с тем взаимосвязь между этой национальной общностью и территорией, называемой «Эрец Исраэль», или «Земля Израиля», весьма сложна, а непростая проблема требует непростого решения.

  Британия отвоевала страну под названием Палестина у турок в 1917 г. Пять лет спустя эту страну разделили: к востоку от реки Иордан было создано Хашимитское королевство, к западу от Иордана – Палестина (по мандату, предоставленному Великобритании Лигой Наций). Сразу после данного раздела последовали предложения провести ряд других разделов. Один из них, санкционированный Организацией Объединенных Наций в 1947 г., преследовал цель создания двух государств – арабского и еврейского. Большая часть горных районов и восточная часть Палестины отходили арабам (кстати, в решении ООН говорилось об «арабском государстве», а не о «палестинском государстве») и и только небольшая часть территории вдоль побережья, в долинах и пустыне Негев была отдана под еврейское государство.

  Лидеры еврейского народа были не в восторге от такого решения, но согласились с ним. Давид Бен-Гурион понимал, что политическая независимость еврейского народа в любом случае означала территориальный раздел между евреями и арабами на основе неизбежного и реалистического компромисса. Он пришел к выводу, что, поскольку ни одна из сторон не в состоянии полностью реализовать свои национальные чаяния, для достижения одних целей было необходимо принести в жертву другие. Если бы тогда арабские политические лидеры мыслили столь же реалистично, история Ближнего Востока, скорее всего, пошла бы другим путем.

  Однако история не знает сослагательного наклонения. Арабские лидеры допустили ошибку в расчетах: они отвергли план ООН и вступили в войну, по окончании которой образовалась новая реальность, отражавшая уже иной географический расклад – Израиль приобрел новые территории, а Иордания, принимавшая участие в войне, взяла под контроль район предполагаемого арабского государства. После заключения с Израилем соглашения о прекращении огня король Абдулла ибн Хусейн решил аннексировать завоеванные им земли, созвал Совет нотаблей и заручился его согласием. С тех пор район предполагаемого арабского государства стал известен как Западный берег (реки Иордан). Палестинцы, проживавшие на Западном берегу, получили иорданское подданство, и некоторые из них постепенно начали играть все более заметную роль в политической и экономической жизни королевства.

  Но еще более значительные перемены произошли непосредственно перед шестидневной войной 1967 г. Израиль не хотел воевать с Иорданией, и в первый же день войны премьер-министр Леви Эшкол направил королю Хусейну два послания (одно через посредство США, другое через ООН), в которых прямо обещал, что если Иордания не будет предпринимать никаких враждебных акций, то ей не грозит нападение со стороны Израиля. К сожалению, смысл этих посланий был истолкован не так, как хотел Израиль. Иордания вступила в войну и проиграла ее. (Относительно недавно король Хусейн заметил, что участие в войне 1967 г. было одной из двух его самых серьезных ошибок за сорокалетнее правление). Израиль выиграл войну и захватил Западный берег.

  Обе эти войны привели к миграциям населения. Первые арабские беженцы начали покидать свои дома, убегая от ужасов войны, уже в 1948 г. Те из них, кто остался на Западном берегу или переправился через реку Иордан, стали иорданскими подданными, но при этом большинство из них продолжало жить в лагерях для беженцев, созданных для них Агентством ООН по оказанию помощи беженцам и их трудоустройству (АОПБТ). Многие беженцы не смогли попасть в эти лагеря и были вынуждены отправиться в сектор Газа, Ливан или другие места.

  Еще большая волна беженцев хлынула после войны 1967 г. Некоторым жителям Западного берега снова пришлось пересечь реку Иордан и искать убежища в Иордании. По окончании боевых действий кое-кто из них вернулся в родные города и деревни, а другие так и остались беженцами. После шестидневной войны в окрестностях Иерусалима, в Иудее, Самарии и даже в секторе Газа началось создание еврейских поселений, сопровождавшееся изменением демографического, профиля предместий Иерусалима, Иорданской долины и западного предгорья Самарии. Беженцы по-прежнему остаются в неопределенном состоянии, которое необходимо изменить и по политическим, и по гуманитарным соображениям. Но решение пока не найдено, и судьбой этих беженцев по-прежнему играют, как мячом. Арабские страны в значительной мере предпочитают сохранить нынешний статус-кво, чтобы иметь возможность и дальше разыгрывать карту беженцев в качестве политического оружия против Израиля.

  И та и другая война привела к возникновению новой демографической ситуации и новых видов гражданства. Они принесли иную национальную структуру в небольшие густонаселенные районы. Трагедия состоит в том, что в политике, как и на кухне, легко разбить яйца и приготовить из них омлет, но невозможно превратить омлет снова в целые яйца. Войны лишь усложнили и без того враждебную обстановку в регионе. Более того, вооруженные конфликты оставили в сознании людей кровоточащие раны воспоминаний – дурных воспоминаний, которые теперь будет крайне тяжело стереть в памяти. Непрекращающиеся войны и враждебные акции, множество убитых и раненых наряду с постоянной готовностью нанести ответный удар – все это сделало вопрос о национальной безопасности ключевым фактором политики. Израильские лидеры чуть ли не полвека руководствовались чувством страха перед возможностью той или иной коалиции агрессивных арабских государств начать в любой момент войну на уничтожение. Палестинцы также постоянно обеспокоены тем, что им снова придется стать беженцами, вечными скитальцами, спасающими собственную жизнь. Поэтому разве удивительно, что мечта об освобождении занятых земель» стала их основной национальной идеей?

  Война так ничего и не решила. И стоит ли нам использовать силу, пытаясь урегулировать конфликты и споры, которые до сих пор не удалось разрешить с помощью силы? Или нам, может, лучше поискать выхода на основе взаимопонимания – конструктивного решения локальных конфликтов, во многом подобно тому, как устроена русская матрешка, деревянная кукла, внутри которой находится такая же кукла, но меньших размеров, внутри которой еще одна кукла, внутри которой… и т.д.

  Противоречие между стремлением Израиля к обеспечению собственной безопасности и надеждой палестинского народа на «освобождение занятых земель» вряд ли можно разрешить чисто географическим путем. Израилю нужна стратегическая глубина, но и палестинцы претендуют именно на ту территорию, которая необходима Израилю для обеспечения этой самой стратегической глубины. В глазах израильтян их страна выглядит на карте словно отощавшее тело: вытянутое и с узкими бедрами, которые может без труда сломать любое неожиданное и хорошо спланированное нападение. Следовательно, упорное сопротивление Израиля созданию палестинского государства – прямой результат этого страха. И даже если бы палестинцы согласились с тем, что их страна не должна иметь ни армии, ни вооружений, кто может гарантировать, что палестинская армия не появится через некоторое время у ворот Иерусалима и на подходах к низинам? К тому же если палестинское государство будет безоружным, то как оно сможет предотвратить непрекращающиеся террористические акты со стороны экстремистов, фундаменталистов или ирредентистов?

  По убеждению палестинцев, отказ Израиля выполнить все условия Резолюции № 242 Совета Безопасности ООН является доказательством того, что Израиль не намерен вернуть палестинскому народу значительные земельные территории. А когда фраза о «территориях в обмен на мир» была вычеркнута из декларации принципов, палестинцы интерпретировали это как бесспорное подтверждение их самых серьезных опасений.

  Предлагаемое промежуточное решение – автономия начиная с сектора Газа и Иерихона, – нацелено на изменение такой политико-психологической атмосферы, полной тяжелых воспоминаний и смертельных угроз. На первый взгляд эта идея имеет свои достоинства, однако уже на начальных этапах переговоров возникли трудности с переходом от леденящей подозрительности и страха к теплу взаимопонимания и примирения. Главной проблемой стало определение автономной территории. Обе стороны выразили нежелание делать подобное определение частью постоянного соглашения; тот же факт, что постоянное соглашение по-прежнему остается в аморфном состоянии, еще больше усугубляет взаимные подозрения и страхи.

  На мой взгляд, без подвижек в разрешении палестинской проблемы мы не сможем разрешить арабо-израильский конфликт в целом. И коли такое произойдет, нам будет очень трудно – если вообще возможно – построить Новый Ближний Восток. Так разве сейчас не самое время найти постоянное решение палестинской проблемы? Ответом может быть только «да», и совсем недавно мы начали действовать в этом направлении.

  Мы должны немедленно приступить к распутыванию трех принципиальных узлов существующей проблемы: границ, структуры и управления.

  

  Будущие границы всегда были и остаются самым болезненным моментом проблемы. Поскольку ни одна нация не может править другой против ее воли, границы должны отражать распределение населения в том виде, в каком оно существует на данный момент. К сожалению, однако, реальная картина весьма сложна. Не говоря даже о взаимных подозрениях, необходимо помнить, что как израильтяне, так и палестинцы считают территорию между рекой Иордан и морем своей исторической родиной; как израильтяне, так и палестинцы связывают свое национальное и личное самосознание с исторической значимостью их родины, и многие из них просто не готовы идти на компромисс в отношении своих исторических прав. Каждая из сторон полагает, что обладает исключительным правом, которое противоречит и сводит на нет притязания другой. Таким образом, любая попытка осуществить демаркацию границ по той или иной причине – стратегической, национальной или религиозной – неизбежно затронет болезненный нерв. Чувствительность обеих сторон в этих вопросах настолько велика, что даже простая формула решения могла бы стать поводом для нового конфликта.

  В стратегическом плане Израиль беспокоят его передовые линии обороны, которые должны начинаться у реки Иордан, чтобы успокоить страхи перед возможным нападением на «узкие бедра» страны. Палестинцы же делают упор на национальный фактор и приводят в качестве аргумента демографическую ситуацию на Западном берегу и в секторе Газа, где даже после проводимой правительством блока «Ликуд» политики интенсивного заселения евреями девяносто процентов населения тем не менее составляют палестинцы. Ни у кого не вызывает сомнения, что святой город Иерусалим почитаем представителями всех религий. Он – сердце израильского народа, объект молитв, мечтаний и надежд на возрождение после тысячелетий изгнания, но он так же свят для христиан и для мусульман. В Иерусалиме происходили события, ставшие центральными для трех монотеистических религий и оказавшие воздействие на каждую из них, тем самым способствуя возникновению и укреплению тесных связей между верующими и святыми местами.

  И это верно не только в отношении Иерусалима, но и многих других мест в Израиле, стране, где паломникам есть куда стремиться.

  Данное обсуждение не ограничивается только эмоциями, символами и историческим наследием. Я не верю в бессмысленный лозунг «Иордания – это Палестина!», который избегает признания палестинской проблемы национальной и закрывает путь к мирному решению вопроса. Вместе с тем с чисто национальной точки зрения невозможно игнорировать тот факт, что большинство жителей Иордании – палестинского происхождения, и это может стать причиной как волнений внутри королевства, так и роста нестабильности во всем регионе.

  К тому же (как будто всего сказанного недостаточно) нам необходимо постоянно принимать во внимание один из наиболее животрепещущих объективных факторов нашего горячего региона – проблему воды. Вода движется под землей, не показывая свое присутствие создателям карт любых времен, из чего следует неизбежный вывод: обычный территориальный раздел являет собой упрощенный и ведущий в тупик подход. Бессмысленно проводить какие-либо границы, не договорившись прежде всего о характере этих границ.

  Нам нужны мягкие, а не жесткие, непроницаемые границы. Нам нужны границы, а не стены. Нет необходимости отгораживаться друг от друга стенами, которые в любом случае не укрепляют суверенитета ни той, ни другой стороны. Моисей, Иисус и Мухаммед не стали бы читать писания Гуго Греция, мыслителя XVII века, введшего концепцию «суверенитета» в юридический, историко-дипломатический и политический лексикон. На пороге XXI века нам надо укреплять не суверенитет, а прежде всего положение человечества – обеспечивать прямое общение людей и приспосабливать местные реалии к целям будущего.

  Мягкая граница по определению открыта для взаимного передвижения. Как мирские, так и религиозные соображения вынуждают обитателей священной земли – иорданцев, палестинцев и израильтян – позволять свободное перемещение людей, мыслей и товаров. С экономической точки зрения это наилучший способ развития широкомасштабного туризма; это единственный способ объективно решить проблему распределения воды; это наиболее эффективный путь развития сельского хозяйства и промышленности, способных успешно конкурировать на мировых рынках.

  Мягкие границы выгодны и с религиозной точки зрения, поскольку только так можно обеспечить свободный доступ всем верующим ко всем святым местам и молельням, где они могли бы обращаться к Богу и испытывать духовное возвышение. Настаивая на сохранении статуса Иерусалима как единого города под израильским контролем, государство Израиль полностью отдает себе отчет в значении святого города не только для иудеев, но также для мусульман и для христиан. Израильтяне единодушны в том, что Иерусалим, оставаясь под политическим контролем Израиля, должен быть открытым для всех верующих, независимо от вероисповедания и национальности. Возможно, здесь мы имеем дело с современным контекстом старинного предсказания о том, что население Иерусалима будет жить в городе без стен. Стена, которую султан Сулейман воздвиг на основании стены царя Ирода, будет по-прежнему служить украшением Старого Иерусалима, но она не станет препятствием для тех, кто захочет посетить любое место святого города. И радостные звуки молитв в исполнении кантора-иудея, муллы-мусульманина и христианского хора будут вечно звучать в Иерусалиме. То же самое относится и ко всем остальным святыням в стране. Нигде в мире не найти государства, подобного Израилю, где так много оружия и так много святых мест оказались рядом на столь маленьком участке земли.

  Теперь перед нами стоит задача, которую можно выразить девизом: «Меньше оружия, больше веры».

  Мягкие, открытые политические границы облегчат достижение соглашения и помогут ему выстоять в трудные времена. Мягкие границы будут выгодны и со стратегической точки зрения. Соглашение в Кэмп-Дэвиде и мирный договор между Израилем и Египтом никогда не стали бы реальностью, если бы эти два государства не договорились демилитаризовать Синайский полуостров, что дало стратегические выгоды обеим сторонам: Израиль не мог допустить присутствия египетской армии в Синайской пустыне, как это было накануне шестидневной войны; для Египта же было неприемлемо нахождение там израильской армии, как это случилось после войны. В результате соглашения создалась объективная ситуация, успокоившая страхи и той и другой стороны. Демилитаризация Синайского полуострова устранила один из основных факторов, приведших к шестидневной войне, и один из наиболее ощутимых ее итогов.

  Впечатляющие результаты мирных соглашений между Израилем и Египтом весьма поучительны: оказывается, демилитаризация наилучшим образом отвечает потребностям и желаниям обеих сторон. Этот урок поможет политикам в определении будущего Иудеи, Самарии и сектора Газа. Демилитаризация этих областей (за исключением израильских районов безопасности, как было договорено в Кэмп-Дэвиде, хотя они пока отсутствуют на карте) стала бы оптимальным решением, гарантирующим выполнение минимальных требований каждой из сторон.

  

  Характер мягких границ предполагает согласие не только по вопросу о базовой безопасности, но и о политической структуре, которую необходимо создать в обсуждаемых районах. В этом смысле наиболее приспособленной к реально существующим ограничениям и возможностям региона представляется иордано-палестинская конфедерация Для решения политических вопросов и иордано-палестино-израильский союз типа Бенилюкса для целей экономического развития; иными словами, необходимо построить дом, в котором экономическая триада будет крышей, а двусторонняя основа – полом. Я более двадцати лет поддерживал идею иордано-палестинской конфедерации, которая, развившись созрев, могла бы стать оптимальным решением для всех трех заинтересованных сторон – иорданцев, палестинцев и израильтян, – обеспечив каждой из них возможность жить в мире и процветании, не принося в жертву свои взгляды и убеждения. Именно на этой идее могла бы основываться соглашение о политических переговорах.

  Конфедерация является той структурой, которая наилучшим образом позволит и хашимитскому королевству, и палестинскому образованию жить вместе в мире, не ослабляя друг друга. Пережив столько войн, конфликтов и вспышек терроризма, не требуется большого воображения, чтобы убедиться в ценности такого подхода. Неужели необходимо дожидаться насилия? Неужели кровопролитие – обязательное условие политического решения? Нет, предотвращение конфликта – это нечто большее, чем лечение.

  У иорданцев и палестинцев нет иного выбора, кроме сосуществования друг с другом. Новая политическая структура должна адекватно отражать сложившуюся демографическую ситуацию, которая в настоящее время вынуждает обе стороны находиться под одной политической крышей. Немало палестинцев проживает в Иордании и, с разрешения Правительства, даже занимает официальные посты; большинство палестинцев, проживающих на территориях, имеет иорданские паспорта, а некоторые даже получают заработную плату от казначейства королевства. Различия между иорданским и палестинским народами проистекают не из культурных, религиозных, традиционных или этнических источников. Их разделяют искусственно созданные исторические барьеры и политические события. За фасадом национальной специфики иорданцев и палестинцев, отражающей то, что их различает и разделяет, скрываются общие истоки, объединяющие их.

  Мягкие границы означают отсутствие необходимости держать армии в непосредственной близости от границ, как это принято у государств с жесткими границами. Таким образом, в иордано-палестинской конфедерации армия располагалась бы к востоку от реки Иордан, и Западный берег был бы демилитаризован, дав Израилю возможность адекватно отреагировать на предъявляемые ему территориальные требования, поскольку такое решение фактически обеспечивало бы Израилю необходимую стратегическую глубину. Условия демилитаризации и совместного надзора за ее проведением могли бы стать предметом обсуждения сторонами в целях укрепления взаимного доверия и предотвращения ситуаций, угрожающих стабильности мирного развитая.

  Заявление о готовности создать иордано-палестинскую конфедерацию способствовало бы притоку новых сторонников этой идеи, ранее находившихся в оппозиции. Ее поддержало бы множество людей и в Иордании, и в лагере палестинцев, и в Израиле, хотя бы для того, чтобы не допустить существования самостоятельного палестинского государства в Иудее, Самарии и секторе Газа. Перспектива создания такого государства была бы с недовольством, явным или скрытым, встречена иорданцами и столкнулась бы с ожесточенным сопротивлением израильтян, не говоря уже о сомнении, высказываемом и той и другой стороной: а, собственно, сможет ли вообще самостоятельное палестинское государство существовать и развиваться на столь маленькой и полной проблем территории? И наоборот, конфедерация, вполне приемлемая для израильтян (поскольку не предполагает образования самостоятельного палестинского государства), может показаться более рациональным решением иорданцам (по той же самой причине) и более разумной – палестинцам (так как влечет за собой явное принятие во внимание территориального аспекта перманентного решения проблемы).

  Против слова «конфедерация» нередко высказывается тот или иной аргумент семантического или квазисемантического характера. В частности, некоторые израильтяне считают, что поскольку эта концепция означает некий ковенант между двумя независимыми государствами, то иордано-палестинская конфедерация в свою очередь означала бы существование отдельного и независимого от хашимитского королевства палестинского государства. Однако такая интерпретация не отражает истинную природу конфедерации. Чтобы более полно понять суть конфедерации, ее необходимо сравнить с понятием федерации.

  Федерализм – это концепция, ставящая политическую организацию на основе географической децентрализации политической структуры и ее деятельности. Федеративное государство состоит из автономных региональных государств, обладающих собственными представительными институтами, которые и обеспечивают внутреннюю связь между федерацией и демократией. Федеративное государство отличается от обычного тремя основными аспектами: высокой степенью автономности регионов, равным статусом и властными полномочиями регионов, закрепленными в постоянной конституции государства, и формированием центрального правительства таким образом, чтобы в нем были представлены различные регионы.

  Отличие федерации от конфедерации наблюдается и в официальном статусе местного законодательства: в первом случае местные законы подчинены федеральным, поскольку суверенитетом обладает только федеральная структура (короче говоря, члены федерации получают только то и в том объеме, что дает им центральная власть); во втором – прямо противоположная ситуация: положения федеральных законов приобретают юридическую силу в результате соглашений с членами конфедерации, которые обладают собственным суверенитетом, а сами федеральные законы имеют силу только до тех пор, пока не противоречат местным законам. Обладая большей, чем в федерации, независимостью, субъекты конфедерации, как и в федерации, передают функции национальной безопасности и международных отношений исключительно в ведение центрального правительства. Гельветическая конфедерация – Швейцария – просуществовала пять столетий, являя собой ковенант не столько с государствами, сколько с кантонами. Кантоны имеют значительную автономию, однако во всем мире швейцарское государство представляют дипломаты, подчиняющиеся исключительно центральному правительству конфедерации, равно как и министр обороны, стоящий во главе дисциплинированной и боеспособной швейцарской армии.

  Часть палестинцев, безусловно, согласна с Ясиром Арафатом в том, что конфедеративное устройство можно считать приемлемым решением, но только после объявления о создании палестинского государства – пусть даже, как говорят, «всего на пять минут». Если мы придем к согласию в выборе наиболее подходящей структуры, мы можем снова запустить остановленные часы.

  

  Не менее важным является и то, в какой форме будет осуществляться управление новым конфедеративным образованием. Конфедерация и демократия по определению имеют внутреннюю взаимосвязь, ибо при недемократическом режиме власть не децентрализуется, а, наоборот, концентрируется в одном месте, накладывая серьезные ограничения на местное самоуправление и представительные органы. Иордания – это конституционная монархия, где королевская семья решила позволить населению проводить демократические выборы и создавать политические партии, даже если избирательные платформы последних не соответствуют политическим взглядам монарха. Тем самым Иордания, похоже, демонстрирует свою готовность к продвижению в сторону федерализма.

  Палестинская ситуация значительно сложнее. Дело в том, что возглавляемая ООП коалиция никогда не избиралась и поэтому вынуждена непрерывно бороться с дюжиной оппозиционных организаций, часть которых связана со штаб-квартирой в Дамаске, а часть следует указаниям своих духовных лидеров в Тегеране. Поскольку ни коалиция Арафата, ни оппозиционные ему группировки не избирались голосованием, палестинцы предпочитают прибегать скорее к пулям, чем к избирательным бюллетеням, в результате чего остается постоянная угроза того, что их судьбу будут решать пушки, а не большинство населения.

  В своей борьбе против оппозиционной группы «Хамас» ООП сталкивается с тремя основными проблемами: пропагандой, финансовыми средствами и террором. «Хамас», например, может позволить себе роскошь дешевой демагогии, поскольку в отличие от ООП не несет никакой ответственности за переговорный процесс. Это заметно облегчает пропагандистские задачи группы и соответственно еще больше усложняет положение ООП.

  К тому же «Хамас» находится и в более выгодном материальном положении благодаря существенно меньшим финансовым обязательствам: она получает средства от различных религиозных источников и распределяет их только среди своих сторонников. В последнее время ООП стала жертвой бойкота со стороны нефтедобывающих стран (как результат поддержки Арафатом иракского лидера Саддама Хусейна во время войны 1991 г. в Персидском заливе), хотя ООП тем не менее приходится помогать семьям жертв «интифады» и палестинским институтам, созданным организацией в целях пропаганды своей деятельности и подготовки к будущему.

  Выстрелы, безусловно, звучат намного громче слов, и это более чем очевидно. «Хамас» реализует свои «общественные отношения» путем террора и не задумываясь прибегает к любым средствам для достижения поставленных целей. Кое на кого такой терроризм производит впечатление – они полагают, что тем самым осуществляется слово Аллаха на земле, – однако палестинцы начали осознавать несовместимость стратегии террора и переговоров: надо либо говорить, либо стрелять. Они в любом случае имели возможность убедиться, что добиться чего-либо от израильтян стрельбой очень и очень трудно – намного труднее, чем даже противостоять «Хамас».

  Наиболее эффективное оружие палестинских организаций против «Хамас» – демократические выборы: они должны привести к созданию властной структуры законно избранного большинства, которая поставит заслон вооруженному и фанатичному меньшинству. Если палестинцы проведут выборы, а ООП перестанет быть террористической организацией, начав трансформироваться в политическую партию, то игнорировать демократически избранную политическую организацию будет уже невозможно. В свою очередь выборы в Иордании, включающие проживающих там палестинцев, также послужат целям создания демократической базы для иордано-палестинской конфедерации. Такой ход развития может привести к разделению власти на основе идеологии и насущных потребностей, а не исторических событий и устаревших реалий.

  Только подлинная демократизация, и ничто иное, принесет настоящую пользу арабскому миру и не в последнюю очередь палестинскому народу. Величайшей ошибкой арабов в XX веке – ошибкой, которая до сих пор так и не исправлена, – явилась их приверженность к тоталитарным военным или президентским режимам. Такие режимы могут внешне убедительно разглагольствовать о народе и общем благе, но делают для него крайне мало. Их деятельность не рождает надежды на экономический или социальный прогресс, они ничтожно мало принесли для реального развития арабского мира. И жертвами реакционного угнетения стали прежде всего верующие арабы и мусульмане.

  Недостаток демократии также способствовал росту фундаментализма, который постоянно угрожает стабильности существующих режимов арабского мира. Если лидеры арабских государств не перейдут к демократическим формам правления, то неизбежно потеряют власть. Таким образом, либо фанатики-фундаменталисты возьмут ее в свои руки насильственным путем, либо арабская молодежь начнет искать для себя путь, ведущий в современный мир – демократический, свободный, процветающий мир, который, непрерывно изменяясь и продвигаясь вперед, подобно могучему потоку, сметает все преграды на своем пути.

  

  С политической точки зрения ничто не способно обеспечить мир и стабильность на Ближнем Востоке более эффективно, чем добрососедские отношения между государствами, отличающимися друг от друга национальными особенностями и историческим наследием, но объединяемыми принципами демократии. Демократия – это не только способ обеспечения равенства в решении любых проблем, но и способ обеспечения равных прав на иную точку зрения.

  XX век доказал моральное превосходство демократии и ее социальной силы. Все режимы тоталитарного подавления, угрожавшие демократии, развалились и рухнули сами по себе. Демократия – это наиболее эффективный способ достижения экономического процветания, стабильного мира и свободы для каждого народа и каждого человека; демократия подобна свежему воздуху, который доступен любому человеческому существу: ни то ни другое не требует платы, но далеко не всегда используется должным образом.