АРАБСКИЕ СТРАНЫ ЗАПАДНОЙ АЗИИ И СЕВЕРНОЙ АФРИКИ (НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ,ЭКОНОМИКА И ПОЛИТИКА). Москва 1997
 

23 июля 1952 года в Египте произошел военный переворот, и к власти пришла группа офицеров, которую официально возглавил генерал Мухаммед Нагиб. Спустя три дня король Фарук отрекся от престола в пользу малолетнего наследника, а еще год спустя монархия была ликвидирована и Египет стал республикой Члены Совета революционного командования, фактически полностью взявшего в свои руки управление государством, не были, однако, едины в своих представлениях о том, какую форму общественно-политического устройства следует избрать Египту. Но из-за отсутствия документов, строгой цензуры и молчания главных действующих лиц суть идейных расхождений между членами СРК долгое время оставалась не вполне ясной. Взгляды членов СРК можно свести к двум взаимоисключающим точкам зрения, одна из которых была выражена Г.А.Насером в брошюре "Философия революции" (1954), а вторая М.Нагибом в книге "Судьба Египта" (1955). Ниже мы попытаемся проанализировать их и сравнить друг с другом.

Осмысливая природу движения "Свободных офицеров", определяя его место в египетской истории, Г.А.Насер рассматривал восстание 1952 г. как народную революцию и сравнивал его с революцией 1919 г., итоги которой он оценивал как безусловное поражение. "Между молотом и наковальней революция 1919 г. была потеряна и не сумела достичь тех результатов, которых она должна была добиться". Причины поражения Саада Заглула и его единомышленников Насер видел в расколе египетского общества. "Шеренги, сомкнувшиеся в 1919 г., чтoбы противостоять тирании, спустя некоторое время были поглощены лишь внутренней борьбой. Тирания стала более деспотичной, независимо от того, выступала ли она в форме прямой оккупации или была завуалирована правлением султана Фуадa". Раскол египетского общества, в свою очередь, явился, с точки зрения Насера, результатом социальной революции, разворачивавшейся в стране одномоментно с революцией национально-освободительной. "Другие нации раньше нас вступили на путь прогресса и прошли обе эти революции, но прошли неодновременно. Сотни лет отделяли одну от другой. Что касается нашего государства, то оно переживает две революции вместе, в результате чего мы подвергаемся великому эксперименту. Его величие состоит в том, что требования каждой из революций совершенно различны, несогласованы и взаимно противоречат друг другу". От неудачи, постигшей Саада Заглула, не было застраховано, по мнению Насера, и движение "Свободных офицеров", ибо факторы, обусловившие поражение революции 1919 г., продолжали действовать и в начале 50-х гг. "Между молотом и наковальней революция 1919 г. была потеряна... Между молотом и наковальней живем мы сейчас в двух революциях". В контексте рассуждений о возможном крахе революции вследствие раскола египетского общества совершенно определенный смысл приобретали высказывания Насера об эгоизме и нацеленности на взаимное уничтожение всех без исключения политических и государственных деятелей старого режима. По существу эти высказывания являлись идеологическим обоснованием необходимости запрета на политическую деятельность лиц, игравших сколько-нибудь заметную роль в Египте до переворота 23 июля 1952 г., а также на деятельность возглавляемых ими партий и политических организаций. "Каждый лидер, с которым мы имели дело, хотел уничтожить своего соперника. Каждая идея, которую нам предлагали, была направлена на уничтожение другой идеи. Если бы мы решились исполнить все то, что услышали, то ни один политический деятель не остался бы в живых, и ни одна идея не сохранилась бы в целости". Лишним подтверждением тому, что содержащаяся в брошюре Насера критика старых политических деятелей преследовала вполне конкретные практические цели, служат дословные совпадения в тексте брошюры и в тексте манифеста от 17 января 1953 г., где, в частности, говорилось "о роспуске всех политических партий и конфискации всего их имущества и средств в пользу народа, вместо того, чтобы они тратились на сеяние смуты и раскола". Резко негативные характеристики политических деятелей, действовавших при старом режиме, вне зависимости от их взглядов, закономерно дополнялись в работе Насера замечаниями о пассивности народа и о возникновении в Египте после переворота вакуума власти вследствие непригодности старых политических деятелей к управлению государством, с одной стороны, и отсутствия новых, с другой. Насер писал: "...по отношению к революции многие заняли позицию наблюдателей, у которых нет никаких других интересов, кроме как узнать результат сражения между двумя враждующими сторонами. Многие так и не привыкли к мысли о том, что эта страна принадлежит им и что они являются ее хозяевами... ...Я воображал, что нация готова к немедленным действиям, что она лишь ждала выступления авангарда... После 23 июля я был потрясен реальностью. Авангард выполнил свою задачу... и остановился, ожидая подхода массовых формирований... Показались бесконечные толпы. Но как далека оказалась реальность от воображения. Среди подошедших толп были и приверженцы Фарука, и остатки сил прошлого. Священный поход к великой цели был прерван". Рассуждения о пассивности народа и отсутствии в Египте гражданских политических лидеров, способных возглавить революцию, логически завершались тезисом об особой исторической миссии, которая в создавшихся условиях ложилась на плечи армии. "Миссия авангарда не была исчерпана после переворота 23 июля 1952 г. В действительности она только начиналась в тот самый момент". Свержение Фарука и принятие на себя функций по управлению государством Насер считал не только правом армии, но и ее священным долгом."...Еcли бы мы не выступили, мы бы пренебрегли священной обязанностью, возложенной на нас..."

Судя по тексту "Философии революции", пребывание у власти в Египте военных должно было стать, с точки зрения Насера, временным явлением. "Наша роль - это роль стража... на определенный период, имеющий временные пределы". Однако никаких указаний на то, сколь длительным будет период правления военных, брошюра Насера не содержала. Не проясняла она также и вопроса о том, какая, собственно, форма правления должна была в перспективе прийти, по замыслу военных, на смену военной диктатуре.

Эта недоговоренность вкупе с явной враждебностыо к существовавшим при Фаруке политическим партиям и их лидерам создавала впечатление, что с приходом к власти "Свободных офицеров" конец будет положен не только старому режиму, но и всем попыткам пересадить на египетскую почву сами принципы буржуазной демократии. Это впечатление еще более усиливалось рассуждениями Насера о неизбежности возмущения действиями революционеров и праве последних игнорировать даже массовое народное недовольство в том случае, если их усилия направлены на благо страны. "Она революция должна разворачиваться в соответствии с тем, что считает своим долгом, независимо от цены, которую ей придется заплатить... Многие восклицают: "Вы вызвали всеобщий гнeв!". На это восклицание я всегда отвечаю: "Народный гнев это не то, что определяет ситуацию. Вопрос должен ставиться иначе: было ли то, что вызвало гнев людей, совершено на благо страны или в чьих-то еще интересах?" Тезис о том, что "благо страны" не есть постоянная и неизменная величина, сводящаяся к формуле "Египет сильный, Египет свободный" автором "Философии революции" не рассматривался.

Если в первых главах "Философии революции", посвященных проблемам внутреннего положения в Египте, политический радикализм автора носил еще смутный характер, то в последней части брошюры, написанной несколькими месяцами позже и касающейся проблем внешней политики, он выявился уже в полной мере. Одним из краеугольных камней внешнеполитической доктрины Г.А.Насера стало представление о наличии в мире могущественных сил, враждебных Египту как таковому и арабскому региону в целом. Главную из этих сил будущий лидер египетской революции видел в международном империализме. "Один район, одни и те же факторы и условия, даже одни и те же силы, противостоящие всем арабским странам. Было ясно, что империализм является самой главной из этих сил...". Все прочие внешние факторы, мешавшие движению Египта и всего арабского мира вперед, были, по мнению Насера, лишь производными от главного и не могли бы существовать без него. Так, например, без вмешательства и помощи империализма стало бы невозможным возникновение государства Израиль: "...даже сам Израиль был лишь одним из последствий деятельности империализма. Сионизм не смог бы найти необходимой поддержки, чтобы реализовать идею национального очага в Палестине, если бы не подпал под действие британского мандата". Аналогичным образом лишь происками империализма объяснялись, с точки зрения Насера, и противоречия между самими арабами. "...В последнее время я организовал серию политических контактов с арабами. Из этих встреч я вынес важное впечатление.., что главным препятствием на нашем пути является "подозрение". Семена этих подозрений были заронены в нас нашим общим врагом". Рассуждения о наличии у Египта и других арабских государств общего врага логически подводили к мысли о необходимости совместной борьбы против него. "Таким образом, я начал верить в одну общую борьбу и повторять самому себе: "Если район един, если условия, проблемы, будущее и даже враг одни и те же, то почему же тогда мы должны рассредотачивать наши усилия?".

Помимо общего врага и общих усилий, направленных на его уничтожение, Египет и другие арабские страны сближали, по мнению Насера, и общность истории, религии, социально-экономической и политической ситуации. В действительности общего имелось так много, что речь должна была идти не просто о сходстве Египта с арабскими государствами, но и о его внутреннем единстве с ними. Насер писал: "Мы не можем тупо взирать на карту мира, не осознавая на ней нашего места и роли, предопределенной нам этим местом. Мы не можем также игнорировать того, что существует арабский мир, окружающий нас, и что этот мир в такой же степени является частью нас, как и мы - его частью". Однако автора "Философии революции" занимал не столько теоретический аспект этой проблемы, сколько практические результаты, которые дало бы Египту и другим арабским странам объединение их усилий: прежде всего перспектива обретения арабами мощи и авторитета. "...Мы сильны, но величайшее несчастье заключается в том, что мы не знаем размеров нашей сипы. Когда я пытаюсь анализировать компоненты нашей мощи, я не могу не указать на три главных ее источника... Наши народы обладают свойствами, элементами и цивилизацией, в атмосфере которых возникли три священных и божественных религии... Что касается второго источника, то это - сама наша территория.., которая справедливо расценивается как место встреч, как перекресток и как военный коридор мира. Третий источник - это нефть, которая является жизненной артерией современной цивилизации". Свидетельством того, что Насера прежде всего интересовали практические последствия объединения Египта с арабским миром, могут служить и его устные заявления того же периода, предназначенные для сугубо внутреннего потребления. Единство дало бы арабам силу, сила же, в свою очередь, была нужна им для того, чтобы "возвысить наш арабский район и заставить его внести свой позитивный вклад в сооружение будущего человечества".

Если арабы были призваны, с точки зрения Насера, занять одно из центральных мест на международной арене, то Египту судьба предначертала сыграть главную роль на арабской сцене. "История... полна великих героических ролей. Мне всегда представляется, что в нашем районе... есть роль, бесцельно блуждающая в поисках актера... Мы и только мы... способны сыграть эту роль". Общий, чрезвычайно эмоциональный тон "Философии революции", использованный в ней понятийный аппарат, наконец, само содержание работы -все свидетельствовало о ее принадлежности перу радикально настроенного политика, воспитанного и мыслящего в рамках сугубо национальной культурной системы. В этом смысле работа Насера являлась прямой противоположностью книге М.Нагиба, рациональной по тону, западной с точки зрения использованного в ней понятийного аппарата и глубоко либерал-реформистской по своему содержанию.

Насер рассуждал о египетской революции как об уникальном явлении в мировой истории, подчеркивал величие осуществляемого на берегах Нила эксперимента. Нагиб, напротив, рассматривал события 23 июля 1952 г. и все последующее как проявление общемировой закономерности и акцентировал сходство происходящего в Египте с тем, что в свое время происходило в Европе и Америке. "В конце концов восстание арабских народов - это лишь запоздалое повторение восстания народов Запада, начало которому было положено революциями в Соединенных Штатах и Франции".

Насер преподносил военный переворот как акт героизма, в военной диктатуре видел почти осуществление божественного промысла. Нагиб, напротив, постоянно оправдывался, признавая крайнюю нежелательность использования военной силы в политических целях, ссылался на то, что "Свободные офицеры" перепробовали все законные мирные способы воздействия на Фарука прежде, чем решились на военный переворот.

Мы исчерпали все возможности изменить условия мирным путем, прежде чем прибегли к использованию силы".

Насер хранил молчание относительно той модели общественного устройства, которой будет следовать Египет в своем развитии. Нагиб был на этот счет совершенно откровенен. В сфере экономики он отдавал безусловное предпочтение рыночной стихии и считал жизненно важным для Египта приток иностранного капитала. "...без иностранного капитала мы не смогли бы индустриализоваться настолько быстро, насколько это необходимо, чтобы предотвратить падение жизненного уровня... иностранный капитал... не привлекают страны с жестко контролируемой экономикой. В конечном счете процветание зависит от свободы торговли, а свободная торговля развивается обратно пропорционально вмешательству государства".

Что касается политической системы, то главным итогом усилий военных в этой области должна была стать, по мысли Нагиба, истинная парламентская демократия, лишенная тех недостатков, которыми она страдала в Египте в прежние времена.

"Все, к чему я стремился, - это обеспечить народную поддержку движению военных путем постепенной демилитаризации правительства, создания конституционной ассамблеи и проведения референдума, который подготовил бы египетский народ к свободным выборам в будущем. Хотя референдум представлял бы собой нечто весьма далекое от тех свободных выборов, которые мы обещали, он был бы, по крайней мере, шагом в данном направлении".

Выбор Нагиба в пользу парламентской демократии предполагал, что, будучи поставлен перед альтернативой: светское или теократическое правление, он изберет первое. И, действительно, Нагиб писал следующее: "Египет - это тигель Ближнего Востока. То процветание, которого он достиг в новое время, в значительной степени объяснялось его способностью привлекать и ассимилировать иностранцев, усваивать их идеи. В Коране нет никаких призывов к созданию теократического правительства; наоборот, пророк высказывался за парламентское правление. И потому для такой космополитической страны как Египет не только позволительно, но и желательно быть светской республикой..."

Характерная для Нагиба тема открытости, интернациональности, космополитизма Египта, которая ясно звучит в рассуждениях генерала о государственном устройстве и египетской экономике, вновь возникает и в связи с проблемой национальных меньшинств. Ключ к решению этой проблемы М.Нагиб видел в равенстве людей всех национальностей перед законом, отсутствии каких бы то ни было привилегий для мусульман, выявлении общих интересов различных национальных и религиозных общин и налаживании сотрудничества между ними. "В прошлом национализм часто порождал нетерпимость. Однако в эпоху, когда появление атомного оружия всех нас должно было сделать интернационалистами, я думаю, что ни одна страна не может позволить себе потворствовать ксенофобии... С сегодняшнего дня все египтяне будут равны перед законом. Бедные и богатые, черные, коричневые и белые, мусульмане, христиане и иудеи - мы все будем египтянами в том, что, я надеюсь, станет современным эквивалентом космополитического общества, расцветшего при династии Омейядов в Испании".

При сопоставлении политических программ Г.А.Насера и М.Нагиба нельзя не обратить внимание и еще на один пункт, разногласия по которому, даже при отсутствии всех прочих расхождений, неизбежно должны были развести двух лидеров по разные стороны баррикады. Это пункт, касающийся правомерности использования насилия при осуществлении революционных преобразований. В высшей степени показательно, что и сам М.Нагиб именно этот момент своих разногласий с Г.А.Насером считал центральным. "Я не буду перечислять здесь мои разногласия с Советом по конкретным проблемам. ...достаточно сказать, что большинство из них было связано с тем, что Абдель Насер называл философией революции... Абдель Насер полагал... что мы можем позволить себе оттолкнуть все слои египетской общественности, если это потребуется ради достижения наших целей. Я считал.., что чем больше будет та народная поддержка, которую нам удастся сохранить, тем будет лучше. Более того, я полагал, что лучше пожертвовать некоторыми из наших целей или, по крайней мере, отложить их достижение с тем, чтобы гарантировать достижение других".

Те особенности тона и содержания, которые позволяют безошибочно отличить программные высказывания по внутренним проблемам страны, принадлежащие М.Нагибу, от аналогичных высказываний Г.А.Насера, характерны и для внешнеполитических заявлений первого президента Египта. Говоря об общих принципах внешней политики нового Египта, М.Нагиб прежде всего настаивал на обязательности цивилизованного подхода к решению всех спорных вопросов с другими государствами, а также на необходимости поддержания нормальных отношений со всеми лидерами мирового сообщества. Иными словами, Нагиб был убежден, что революция должна найти свое отражение во внешней политике Египта не только в виде расширения его прав и возможностей, но и в виде возросшей ответственности. "Сегодня мы наконец получили возможность обрести национальный суверенитет, которого были лишены так долго. Но если мы хотим успешно утвердить его, мы должны придерживаться космополитических норм поведения. В противном случае мы можем оказаться втянутыми в неравный конфликт с мировыми державами, чьи стратегические интересы связаны с Суэцким каналом".

Являясь противником силовых методов решения проблем, генерал Нагиб, в отличие от Насера, был склонен также усматривать существенную разницу между старыми колониальными державами, с одной стороны, и Соединенными Штатами, с другой, при этом явно несколько идеализируя американцев. "Я верю, что Соединенные Штаты - единственная держава на земле, способная вести дела с арабскими государствами на основе равенства". Вероятно, именно благодаря этому идеализированному представлению об Америке он и умудрялся сохранять веру в возможность тесного партнерства между Египтом и западным лагерем, хотя и считал такое партнерство делом скорее будущего, нежели настоящего. "Наступит день, когда Египет вместе с другими членами Лиги арабских государств будет готов стать полноценным союзником Запада. Но нам нужно предоставить время и помощь, чтобы подготовить условия для такого союза".

Отличаясь от Насера в подходе к решению проблемы взаимоотношений с Западом, М.Нагиб иначе рисовал себе и будущее арабское единство. Показательно, что в качестве модели будущей арабской федерации он называл западные государства и их объединения. Показательно, что, говоря об арабском единстве, Нагиб не упоминал ни о совместной борьбе, ни об общих врагах, а вопросы военного строительства ставил на последнее место. "Я... надеюсь, что доживу до того дня, когда Лига арабских государств станет региональной федерацией. Та федерация, которую я имею в виду, начнет как Бенелюкс, и закончит как Швейцария или Соединенные Штаты. Она начнет с объединенной внешней политики, затем перейдет к таможенному союзу, а тот, в свою очередь, приведет к единой экономике, единому гражданству и единому военному истэблишменту...".

Лишенный патетики слог М.Нагиба придавал умеренность даже тем из его высказываний, которые по смыслу мало отличались от соответствующих высказываний Г.А.Насера. Это, в первую очередь, относится к рассуждениям генерала о месте арабов в мировом сообществе и о роли Египта в ближневосточных делах. "Я думаю, что только таким образом, т.е. создав арабскую федерацию, арабские народы смогут мобилизовать силы, необходимые для того, чтобы их голоса были ясно слышны в международных советах... Судьба Египта в значительной степени определит судьбу всего Ближнего Востока. В той степени, в какой Совет Революции преуспеет в решении проблем Египта, он послужит примером для подражания для других арабских государств".

Различия во взглядах Г.А.Насера и М.Нагиба начали давать о себе знать уже с первых дней пребывания "Свободных офицеров" у власти. Подспудно назревавший конфликт впервые выплеснулся наружу 25 февраля 1954 г., когда по радио было передано сообщение об уходе М.Нагиба в отставку с постов президента Египта и председателя СРК. М.Нагибу предъявлялось обвинение в том, что он требовал расширения своих полномочий, в частности, права вето на решения, принимаемые СРК. В сообщении говорилось также, что вместо М.Нагиба обязанности председателя СРК будет исполнять Г.А.Насер, который одновременно назначался премьер-министром. Пост президента был оставлен вакантным вплоть до восстановления в Египте парламентской демократии. Это сообщение вызвало недовольство в армии и среди части гражданских лиц, причем не только в Египте, но и в Судане. Возникла угроза раскола армии и гражданской войны. Насер и его единомышленники были вынуждены отступить и вернуть Нагиба на пост президента.

После возвращения Нагиба СРК принял ряд решений, нацеленных на смягчение военной диктатуры и постепенное восстановление парламентской демократии. Предполагалось созвать Учредительное собрание, утвердить на нем проект новой конституции, а затем избрать парламент. Цензура и чрезвычайное положение отменялись. Однако вскоре вслед за этими решениями последовали новые, на первый взгляд еще более демократичные, но по существу являвшиеся провокационными, т.к. в случае их выполнения в Египте фактически восстанавливалось положение, существовавшее до 23 июля 1952 г. Новые решения вызвали новые волнения, которым Насер и его коллеги не преминули придать организованный характер. 29 марта 1954 г. Нагиб был повторно отстранен от власти, на этот раз уже окончательно.

Превосходство М.Нагиба над Г.А.Насером по возрасту, в интеллектуальном и нравственном отношениях имело своей обратной стороной явное отставание первого по сравнению со вторым в сфере практики и большой политики. И в этой связи хотелось бы особо остановиться на вопросе о том, насколько закономерным выглядит сегодня политическое поражение М.Нагиба.

Нагиб, незадолго до 23 июля 1952 г. отпраздновавший свое пятидесятилетие, принадлежал к старшему поколению египетского офицерства и обладал всеми характеристиками, присущими лучшим представителям египетской военной элиты. Он происходил из семьи потомственных военных. Его дед по материнской линии был египетским подполковником и погиб при осаде Хартума в 1885 г.. Его отец, капитан, служил директором тюрьмы в Вади Хальфа (Судан), а затем маамуром района Абу Неама. В материальном отношении семья жила скромно, но принятые в ней нормы поведения и воспитания свидетельствовали о ее принадлежности к высшему кругу. Аристократическое семейное воспитание М.Нагиба было дополнено соответствующим образованием, которое он получил сначала в Гордоновском колледже (Хартум), а затем в Египетской военной академии, где его наставниками были британские офицеры и куда он был принят по распоряжению генерала Уингейта, верховного комиссара Великобритании в Египте, в память о заслугах деда М.Нагиба перед британской короной. Курс академии, рассчитанный на 2,5 года, М.Нагиб прошел за 11 месяцев. Впоследствии он окончил Штабной колледж, во время II мировой войны служил в 22-й и 29-й английских пехотных дивизиях, а затем в генштабе египетских вооруженных сил. В конце 20-х гг. ценой больших усилий, не оставляя военной службы, он прошел курс экономических и юридических наук в Каирском университете, где в 1929 г. получил степень магистра политэкономии, а в 1931 г. степень магистра частного права. Двойное, точнее даже тройное, образование М.Нагиба было по тогдашним египетским меркам весьма блестящим и предполагало не только владение специальностью, но и свободное знание нескольких европейских языков. М.Нагиб говорил по-английски и по-французски, изучал итальянский и немецкий, в 1949 г. начал осваивать иврит. Сразу же по окончании Штабного колледжа М.Нагиб вместе с другими выпускниками был направлен на 2 месяца на стажировку в Англию и Францию. Эта поездка произвела на него очень большое впечатление. "Она заставила меня осознать сколь сильно отличается поведение англичан в Англии от их поведения в Египте. В Англии они были столь тактичны и внимательны, что мне было трудно поверить, что это те же самые люди. Наши французские и британские хозяева сделали все от них зависящее, чтобы привлечь нас на сторону союзного командования. До некоторой степени они преуспели. Никто из тех, кто посетил Францию и Англию, не может остаться равнодушным к достижениям соответствующих цивилизаций".

Аристократическое воспитание, прекрасное образование, учеба и служба под непосредственным руководством британских офицеров, знакомство на практике с европейскими достижениями в сфере науки, техники, права, человеческих взаимоотношений не могли не наложить отпечатка на мировоззрение М.Нагиба. В каком-то смысле он был таким же продуктом процесса вестернизации Египта, как и революция1919 г., оказавшая решающее воздействие на формирование его политических взглядов.

Возглавленная Саадом Заглулом и вдохновленная, по существу, западными идеями национальной независимости, равенства и демократии, национально-освободительная революция 1919 г., имела своим итогом опубликование Великобританией 28 февраля 1922 г. декларации об отмене британского протектората и провозглашение Египта независимым и суверенным государством. Ее результатом стало также принятие 19 апреля 1923 г. конституции Египта, по которой он стал, наконец, пусть пока формально, конституционной монархией с двухпалатным парламентом. В 20-е годы молодежь охотно исповедовала идеи либерализма и М.Нагиб не составлял в этом смысле никакого исключения. "Наполеон был моим первым героем... Постепенно, однако, мой интерес к Наполеону угас, тогда как интерес к Мустафе Камилю, основателю Египетской национальной партии, усилился... позднее я стал последователем Саада Заглула, основателя партии Вафд". В зрелом возрасте, как и в юности, он оставался националистом умеренно-либерального толка, убежденным в том, что единственной приемлемой для Египта моделью общественного устройства является модель буржуазно-демократическая. Таким образом, мировоззрение М.Нагиба предопределили три момента: аристократическое воспитание, полузападное образование, обусловившее рационалистический тип мышления, и сформировавшиеся в период революции 1919-1922 гг. и потому особо стойкие либеральные политические взгляды. Что же касается коллег М.Нагиба по СРК, то их мировоззрение складывалось совсем в иных условиях, в иное время и основывалось совсем на другом воспитании и образовании.

Ядро созданного Г.А.Насером тайного общества составляла группа выпускников Египетской военной академии наборов 1937-1939 гг. Все эти офицеры были выходцами из семей мелких собственников (зажиточных крестьян и небогатых торговцев) или представителей низших страт городских средних слоев (учителей, государственных чиновников невысокого ранга). Всe они получили сугубо египетское образование, провели молодость, не покидая пределов страны, плохо владели иностранными языками и имели лишь самое общее представление о европейских науке, литературе и искусстве. Почти все они в период до вступления в общество "Свободные офицеры" в течение некоторого времени примыкали либо к правоэкстремистским националистическим организациям, таким как "Братья-мусульмане" и "Миср аль-Фатат", либо к марксистским группам, таким как "Искра" и ХАДЕТУ. Наконец, все эти офицеры были людьми одного возраста (накануне переворота им исполнилось по 30-35 лет) и соответственно все принадлежали к поколению египтян, вступивших в сознательную жизнь в бурные годы великой экономической депрессии 30-х годов.

Это были годы появления на политической арене Египта целого ряда правоэкстремистских националистических организаций и движений (Братья-мусульмане, Миср аль-Фатат и др.) возникших как результат пробуждения к активному участию в политической жизни страны широких народных масс и в идейном отношении представлявших собой протест против попыток переустройства египетского общества на буржуазно-либеральный лад.

Чувства отчаяния, ненависти, протеста против несправедливости жизни, владевшие теми, кто в 30-е годы с презрением отвернулся от либералов, с особой силой проявились среди тогдашней египетской учащейся молодежи, основную массу которой составляли выходцы из непривилегированных слоев населения, зачастую не только испытывавшие острые материальный трудности во время учебы, но и не имевшие надежды (вследствие неблагоприятной экономической ситуации) найти себе на родине достойное применение по завершении образования.

В первые послевоенные годы в Египте наблюдается быстрый рост численности левых социалистических и марксистских партий, групп, кружков, костяк которых составляли все те же представители новой демократической интеллигенции. Социалистическая фразеология становится обязательным атрибутом всех партий и движений, претендующих на роль выразителя народных чаяний. Не представляют в этом смысле исключения и Братья-мусульмане и Миср аль-Фатат, в 1946 г. переименованная в Социалистическую партию.

Изменения, происшедшие в сознании молодых египтян во время войны и в первое послевоенное пятилетие, не затронули, однако, их отношения к либерализму, которое как и прежде оставалось негативным.

Сопоставляя сведения о социальном происхождении, образовании, культурном багаже молодых офицеров, входивших в СРК, а также о приобретенном ими в молодости политическом опыте с "анкетными" данными типичного представителя поколения 30-х гг., нетрудно заметить их практически полное тождество. Это обстоятельство позволяет думать, что и по своим мировоззренческим установкам эти офицеры ничем не отличались от своих радикально настроенных сверстников. Подобное мнение подтверждают и высказывания самих "Свободных офицеров". Так, например, А.Л. аль-Багдади писал в своих мемуарах, что накануне переворота "наши (т.е. "Свободных офицеров") взгляды на положение в стране разделяли только "Братья мусульмане", партия "Молодой Египет" и некоторые другие организации, такие как "Молодой Вафд" и различные враждовавшие между собой коммунистические группы".

Возвращаясь вновь к вопросу о закономерности или случайности разрыва М.Нагиба с СРК, мы вынуждены теперь констатировать, что этого разрыва вряд ли можно было избежать, т.к. по сути генерал и его молодые коллеги принадлежали к разным эпохам и олицетворяли собой разные миры: Мухаммед Нагиб - обаятельный, но хрупкий и несколько искусственный мир египетской вестернизированной аристократии, Насер и его единомышленники - грубый и жестокий, но куда более жизнеспособный мир египетского разночинца и мелкого буржуа.

Говоря об отказе большинства членов СРК в решающий момент солидаризироваться с Мухаммедом Нагибом, необходимо помнить также и о том, что многие молодые офицеры в своих поступках руководствовались помимо высоких идей и принципов еще и практическими соображениями. Амбициозные и уже почувствовавшие вкус власти, коллеги М.Нагиба, были, очевидно, не склонны тотчас же передавать бразды правления в чужие руки, а взятый генералом курс на демократизацию режима и возвращение к гражданскому правлению означал неизбежное возвращение не только в казармы, но и в безвестность и, следовательно, противоречил их личным интересам. Таким образом, разрыв между генералом Нагибом и остальными членами СРК выглядит сегодня как печальная закономерность.

Расстановка и баланс идеологических и политических сил в Египте были теснейшим образом связаны с социально-экономической ситуацией в стране, где исторически национальная буржуазия и капиталистические отношения развивались как ответвление феодализма. В результате разрыв с феодальным прошлым и рывок в современность оказались невозможны без коренной ломки всего старого режима, включая и те его составные элементы, которые сближали его с парламентскими демократиями Запада.