Стремление в начале 20 века социологов и философов дать оценку структуре социума по дихотомическому принципу “элита – неэлита” – безусловно, знамение времени, результат исторической трансформации известного деления общества на “верхи” и “низы”. До того, как в интеллектуальной среде появилось понятие элита, ученые и другая мыслящая публика традиционного общества в течение долгого времени спокойно обходились уточняющими понятиями сословного значения: аристократия, бояре, эмиры, ханы, крепостные, простолюдины и т.п. Сословность подразумевала и определенное экономическое, политическое положение, принадлежность к культуре, науке, религиозным институтам. Наиболее влиятельная верхушка общества составляла его знать: городскую, церковную, чиновничью и т.д. Формальными и реальными свидетельствами принадлежности к верхам были такие, например, определения, как “дворянство”

Если при оценке привилегированных социальных меньшинств в традиционном обществе можно было обходиться назваными или другими аналогичными понятиями, и это в большинстве случаев совпадало с нынешним понятием элита, то становление современного общества сопровождалось диверсификацией понятия “верхи”, создавало уже предпосылки для зачисления в него не просто отдельных выходцев, а целых прослоек недавних низов. Для идентификации новых “верхов” и потребовалось новое понятие. В появившемся как раз кстати понятии элита все менее важны элементы наследования, все более выделяются отличительные качества самого индивида, хотя еще сохраняют свою значимость представители традиционной элиты в силу “остаточных” преимуществ происхождения. Т.е. элитарность формируется в современном обществе как совокупность проявления многих факторов, генерирующих элитного человека – то, что мы называем средой, – но все более решающими оказываются определенные индивидуальные свойства, достоинства человека элиты.

Как система взглядов элитаристские теории были сформулированы в европейской науке на рубеже 19 и 20 веков. В это время на Западе уже почти заглушены речи о сословиях высших и низших, о предопределенности судеб их представителей, наследовании элитарных признаков: власти, собственности. Утверждение законов рынка, конкуренции, догоняющего развития требуют интенсивной социальной диффузии, и чем эффективнее такая диффузия, тем стремительнее совершенствуется, зарабатывает себе очки в глобальной гонке “кто – кого” само общество. Наиболее наглядно возможность (или невозможность) расширения социальной активности, стремительно ускоряющейся социальной диффузии выявляется в системе образования, особенно высшего. Этот институт, а за ним и научная стезя стали основным исходным пунктом, даже условием успешного формирования элиты в ее подлинном смысле слова. Невозможность талантливой молодежи из низов попасть в элиту через высшую школу – свидетельство несовременности какого-либо общества, его слаборазвитости, периферийности, а то и маргинализации в глобальных масштабах. Даже Билл Гейтс признает в своих мемуарах, что только благодаря материальному благополучию семьи он мог учиться в престижном вузе США. Правда, там же он пишет о своей одержимости в познании неведомого.

Что касается самого термина “элита”, то в научной литературе его появление связывают с именем французско-швейцарского социолога Вильфреда Парето (1848-1923). Отмечая гетерогенность, разнородность любого социума, а тем более современного, он объяснял эту закономерность изначальным психологическим неравенством индивидов в любой социальной группе. Структуризация в каждой такой группе зависит от природных способностей и талантов ее членов, а это, в свою очередь, определяет положение группы на той или иной ступени общественной лестницы. Т.е. открыто отвергается предопределенность наследственного пребывания как в элите, так и в неэлите. Тем, кто имеет “высший показатель в своей области деятельности, мы даем название элиты”, писал Парето. Для него именно деятельность – тот тигель, который выплавляет элиту из исходного качественного материала. Элита – это избранная часть населения, остальная его часть лишь “приспосабливается к полученным от нее стимулам”. Элита и неэлита образуют, соответственно, высший и низший слои общества. Представители низов, наиболее одаренные из них, “поднимаются вверх”, пополняя ряды правящей элиты; те же члены её, которые подвержены деградации, “опускаются вниз”, в массы. Происходит циркуляция, или круговорот элит – процесс взаимодействия между членами гетерогенного, многообразного общества, которое представляется Парето в виде пирамиды с элитой на ее вершине¹.

У Парето речь идет главным образом об элите в политической жизни общества, причем сама элита подразделяется на две части: одна – активная, ведущая – прямо или косвенно принимает участие в управлении обществом (“правящая элита”, или “правящий класс”), а другая – не участвует в управлении и подвизается в художественной или научной сферах (“неуправляющая элита”). Стремление социологов и политологов обозначить в социуме прежде всего правящую элиту объяснимо: без этого трудно оценить должным образом состояние самого общества, его структуру, цивилизационный уровень и прогнозировать его поведение. Такой подход характерен и для большинства исследователей современного турецкого общества: и турецкие, и иностранные ученые, анализируя элиту этой страны, имеют в виду главным образом правящую элиту в целом либо ее наиболее активные составные – военную, партийную, предпринимательскую, происламскую, и т.д. В 60-е годы, например, большой интерес туркологов вызвала объемная работа Фредерика Фрея “Турецкая политическая элита”, в которой оценивались политическая власть современной Турции, ее социальные корни².

Недостаток места вынуждает нас сделать максимально обобщенную оценку правящей элиты Турции и ее эволюции, не вдаваясь в детали. В 30 – 40-е годы наступил период стабилизации победившего кемалистского режима, когда уже можно говорить о сформировавшейся властной элите новой Турции. Это была гражданская и военная бюрократическая верхушка, приверженная официально кемалистской идеологии (светскость, национализм, революционность, реформаторство, народность, республиканизм, европеизация, этатизм, и др.), контролирующая исполнительную, законодательную, судебную власти, экономику (госсектор), культуру, образование, идеологию (тюркизм). Её материальная опора – госсобственность, казна, в меньшей степени – помещичье землевладение, в еще меньшей – торговый капитал. Навыки, опыт, знания унаследованы от младотурок, в Турции эту правящую бюрократическую элиту называют издавна капыкулу. Третье сословие, предприниматели-турки еще только пытаются встать на ноги, их верхнюю прослойку – несколько крупных купцов – легко пересчитать по пальцам, все их надежды нацелены на опытную сильную бюрократию, на государство, которое создаст им благоприятный климат для развития, поможет преодолеть в чрезвычайно неразвитом частном секторе монополию нетурок – армянских, греческих, еврейских коммерсантов и иностранного капитала.

Религиозное сословие – улема – было фактически ликвидировано и не представлено во властной элите. Лишь пост руководителя Управления по делам религии занимал представитель узкого круга тогдашних богословов. Велось жестокое преследование тарикатов, исламистских концептуалов типа Сайда Нурси, проповедовавшего мусульманское братство на основе шариата, без различия рас и наций. Преследуются также и коммунисты, социалисты – как раскольники единого общества, единого народа; выдавливаются из страны или ассимилируются греки, армяне, евреи; курдам внушается, что они – горные турки, да к тому же мусульмане. Любопытно, например, что один из идеологов пантюркизма еще при младотурках, Текинальп, был евреем. Реализация правящей элитой всех этих задач во имя европеизации “в короткие исторические сроки” требовала сохранения авторитарного, полицейского режима. Элита была организована, “мобилизована” в единую правящую политическую партию – Народно-республиканскую, программа которой покоилась на упомянутых кемалистских принципах. Руководство партии – оно же верхушка исполнительной и законодательной власти – президент, премьер, председатель парламента. Активисты партии – губернаторы, министры, директора государственных предприятий, причем в этой среде было много отставных военных. “Приводные ремни” партии – народные дома, “турецкие очаги” и т.п. Кемаль Ататюрк предпринял две попытки создать легальную оппозицию НРП из своих же соратников, и обе кончились неудачно: оппозиционная партия, как магнит, собирала не только кемалистскую фронду, но и самых ярых противников нового режима – тех, кто был даже готов к вооруженным выступлениям против власти.

Метаморфоза правящей элиты началась с вынужденным отказом кемалистов от однопартийного режима и приходом к власти на целое десятилетие 1950-1960 гг. оппозиции в виде режима Баяра-Мендереса, который представлял собою альянс отколовшихся капыкулу, помещиков и окрепшей верхушки третьего сословия. Первые попытки либерализации, деэтатизации режима, по крайней мере в сфере экономики, были предприняты в это десятилетие. Однако в 1960 г. военная хунта выступила за восстановление чистоты кемалистских принципов, предав суду все руководство упомянутого режима. Они были осуждены как коррупционеры, аферисты, некоторые, включая премьер-министра Аднана Мендереса, оказались на виселице. Но даже такая мера уже не могла остановить начавшийся раскол прежде единой правящей элиты. Он стал необратимым, отражая объективные процессы социальной стратификации, прежде всего становления предпринимательской элиты, получавшей всемерное содействие от западных союзников Турции.

На протяжении десятилетий, вплоть до окончания “холодной войны” одной из главных забот всех группировок правящей элиты было уберечь общество, прежде всего нищие низы, от воздействия социалистической и коммунистической утопии. Наиболее эффективным идеологическим оружием для защиты от этой опасности (также как и от исламизма), стал тюркизм. Официальная кемалистская оборонительная доктрина, устанавливала, что все население страны представляет собой одну нацию – турок, а границы Турции, определенные Лозанским договором, нерушимы. В идеологических запасниках правящей элиты после смерти Ататюрка (1938) окончательно утвердился и другой вариант тюркизма – с приставкой “пан”, который с тех пор, сообразно внутренним и внешним обстоятельствам, периодически и весьма агрессивно заявляет о себе, игнорируя уже такой принцип кемалистского тюркизма, как неизменность границ.

В годы фашистской агрессии против СССР, особенно на начальном периоде, правящая элита Турции, если судить по заявлениям ее лидеров, твердо уверовала в разгром СССР и даже продемонстрировала единство взглядов с пантюркистами, когда ее некоторые представители при содействии германских оккупационных властей, посетив, например, Крым, общались с марионеточными крымско-татарскими властями. Многие годы, вплоть до своей смерти в 1997 г. эту влиятельную силу, оформившуюся в политическую партию, возглавлял А.Тюркеш. На исходе 70-х годов тюркешисты, участвуя в правительственных коалициях, были близки “во имя ликвидации коммунистической опасности” к установлению своего режима в стране, который даже в Турции представлялся многим фашистским.

Очередной военный переворот 1980 г. под кемалистскими лозунгами упредил такое развитие событий, однако повернуть политическую элиту к кемализму военные были уже не в состоянии, да и сама военная верхушка заметно отличалась от прежних кемалистских генералов-чиновников. Возрожденную в середине 80-х годов гражданскую власть, наиболее ярким и авторитетным представителем которой стал Тургут Озал, никак нельзя назвать кемалистской, ее идеологией становится представленная в различных нюансах концепция турецко-исламского синтеза. Этот термин – изобретение турецких интеллектуалов 70-х годов, впоследствии он был принят на вооружение как некая идеологема в дополнение к кемализму по инициативе Высшего общества культуры, языка и истории имени Ататюрка, учрежденного военным режимом и ставшего влиятельным идеологическим конституционным органом при правительстве. Статья 134 действующей конституции определяет общие задачи этого идеологического органа власти: исследования и публикации по проблемам кемализма, реформ Ататюрка, турецкой культуры, турецкой истории, языка. Такая деятельность призвана способствовать “развитию национальной культуры на уровне современной цивилизации”, “укреплять национальное самосознание и единство”, “пресекать с помощью науки всевозможные чуждые и сепаратистские течения” и т.д. Обществу подчинены четыре научных общества – Турецкое историческое общество, Турецкое лингвистическое общество, Исследовательский Центр по Ататюрку, Центр культуры имени Ататюрка.

Высший совет Ататюрка на своем заседании 20 июня 1986 г. под председательством президента Турции Эврена и с участием премьер-министра Т.Озала, начальника Генштаба и многих других высших должностных лиц “одобрил доклад на предмет принятия всей нацией понятия культуры, которое составляет основу Турецко-исламского синтеза”. Подчеркивалось, что “источниками национальной культуры Турции являются и тюркская культура, и исламская культура. Эти две культуры пришли в Анатолии к синтезу при сельджуках и окончательно при османах. Однако синтез не привел к растворению и исчезновению одного в другом, каждый из элементов был продолжен в другом, укрепляя его, в результате возник зрелый синтез. Он придал Османской империи – одной из самых крупных и жизнеспособных империй в мировой цивилизации – идеологию, форму и силу…Кемализм направил этот синтез культуры, утративший к тому времени способность обновления, поверженный, к новому синтезу с его современным содержанием… Сегодняшнее поколение имеет дело с культурным наследием, основанным на трех тенденциях – тюркизме, исламизме и вестернизации”³.

Один из современных защитников кемализма М.Шахинлер пишет: “Тургут Озал особенно преуспел в ориентации на тюркско-исламский синтез. Он придерживался пути, аналогичного тому, по которому следовало правительство Мендереса, открыл страну либеральной экономике. После достигнутых в экономике успехов он проигнорировал фундаментальное табу, которое не посмел нарушить даже Мендерес, – объявил кемализм идеологией, исчерпавшей свой срок. Новое понимание светскости по Озалу воодушевило тарикаты и фундаменталистов. Действуя как правоверный мусульманин, он выступал с заявлениями типа “полностью отдайте себя Аллаху” и на посту премьер-министра осуществил большой демонстрационный хадж в Мекку”⁴.

Другой турецкий автор, политолог Токтамыш Атеш также убежден, что после восстановления гражданской власти Озалом ее политическая структура стала иной, “озализм заполнил пустоту по-своему”, “все демократические гражданские общественные организации оказались под невероятным давлением”. Намекая на ослабление позиций прежней бюрократии, опорой которой была, как уже отмечено, государственная собственность, отныне подлежащая приватизации, он пишет, что “управляющая Турцией гражданская власть – это власть коалиции, составленной из тех, кто контролирует производство бытовой техники, автосборку и строительные подряды”. Безусловно, речь идет о наиболее влиятельной прозападной верхушке окрепшего на сотрудничестве с иностранным капиталом крупного местного бизнеса, идеология которого, по его мнению, не кемализм, а тюркско-исламский синтез. “Если даже военные, взяв власть, отодвинут этих людей в сторону, то какие другие кадры они смогут привести к власти? Прошлый опыт 12 сентября (1980 г.) не вдохновляет”⁵.

…Одной из причин живучести концепций турецко-исламского (или тюрко-исламского) синтеза является возрождение, полное обновление исламизма в Турции. Если тюркешисты никогда открыто не противопоставляли себя идеям Ататюрка, то исламисты не просто от них открещиваются, они их ненавидят и эту ненависть распространяют на военную верхушку, на Совет национальной безопасности, через который военные руководители страны уже без переворотов, “демократически”, не раздражая Запад, могут успешно проводить правительственные меры по защите светского режима. Окончание холодной войны, распад СССР возродил идеи пантюркизма и панисламизма в правящей элите страны, “обогатил” содержание концепции синтеза, поколебал традиционные позиции кемалистов по проблемам национальных границ Турции. В первой половине 90-х годов громко звучат лозунги великой Турции от Адриатики до китайской стены, лозунги исторического реванша ислама в противостоянии христианству. Во второй половине 90-х лидер исламистской партии, “ходжа” Н.Эрбакан становится главой правительства, происходит проникновение в исполнительную власть исламистов и подготовка к смене режима. Это уже итоги деятельности оформившейся зримо исламистской элиты, кстати связанной прочно с мировой исламистской торгово-финансовой верхушкой, которая противопоставляет Западу свой вариант глобализации, используя его же технологические достижения, – информационные технологии и т.п.

Совершенно очевидно, что традиционный кемалистский элемент тает на глазах в правящей элите, он перестал быть основным элементом власти; даже военные, заявляя о своей приверженности идеям Ататюрка, светскости, умеренному национализму, уже и сами не прочь отказаться от некоторых прежних заветов, ссылаясь на новые реалии, на глобализацию, на превращение Турции во влиятельное региональное государство, активно поддерживаемое США. Немало военных ежегодно изгоняется из армии за принадлежность к исламистским кругам. Что касается предпринимательской прослойки и ее верхушки, широко представленной ныне несколькими весьма влиятельными союзами предпринимателей (ТЮСИАД прежде всего), торговыми и промышленными палатами Стамбула, Измира, Анкары и других крупных городов страны, отраслевыми союзами работодателей (МЕСС, например), то как кажется, ее вовлеченность в крайности синтеза преувеличена.

Нельзя отрицать ее заинтересованность в торгово-экономической экспансии в ближневосточном регионе и на просторах Евразии, однако движущей силой этой экспансии является не столько националистическая идеология, сколько возросший рыночный прагматизм, законы которого вынуждают корректировать крайности пантюркизма, с тем, чтобы не оказаться на обочине глобализации. Решая, поддерживать какую-либо идеологическую инициативу активистов синтеза или нет, они оценивают ее целесообразность для своего бизнеса и готовы выступить против радикализма как националистического, так и исламского, приводящих к конфликтам и дестабилизации в евразийском регионе, угрожающим интеграции с ЕС. Они отваживаются ныне давать советы, даже требовать от властной бюрократической элиты, от МИД соответствующего поведения. Не следует забывать, что первые крупные частные холдинги (Коч, Эдзажджыбашы и другие), возникли благодаря сотрудничеству с западным капиталом, прежде всего в сборочной промышленности, они были далеки от исламистской идеологии, считали себя кемалистами. Более привержен синтезу набравший в 90-е годы силу происламский капитал, тесно связанный с тарикатами внутри страны и мусульманскими фондами в арабских странах, но даже он заинтересован в стабильности отношений не только с ЕС, но и с Евразией, прежде всего – с Россией.

Военным удалось в 1997 г. отодвинуть угрозу исламизации правящего режима, добившись запрета исламистской партии Эрбакана. Они получили при этом поддержку практически всех группировок светской элиты страны. Крупнейший писатель Турции Октай Акбаль летом 1998 года писал: “Считается, что только военные выступают против сторонников реакции… Активные силы страны, ее различные организации, ее рабочие, предприниматели, преподаватели, все просвещенные народные массы являются защитниками республиканских реформ. Не будь этих гражданских сил, что могли бы сделать военные?.. Разве не благодаря постоянным уступкам отсталости, дикости, фанатизму мы пришли к тому, что имеем сегодня..? Появилась теперь и обманутая молодежь, размахивающая шариатскими знаменами перед университетами, во дворах мечетей, превратившая в символ невежества кусок ткани, покрывающий голову… Сделать оружием ношение платка!…Не это ли символ отсталости, тоски по прошлому, враждебности республике! И при этом еще раздаются слова о демократии, о том, что в демократических странах якобы такое давление невозможно – не принимать в университеты девушек с покрытой головой… К этому присоединяется еще и Общество прав человека, обещает поддержку девушкам с платком на голове. И все во имя демократии… Когда-то говорили – свобода, сколько преступлений совершено во имя тебя. Теперь то же – во имя демократии… Как только команда сторонников шариата должным образом укрепится, свобода во имя прав человека будет стерта с лица земли, неужели это так трудно представить?”

Вызывает удивление у писателя и позиция президента Демиреля, который заявляет: “Я договорюсь со всеми”. Действительно, соглашается Акбаль, политика – это искусство компромисса: по позициям, взглядам, принимаемым людьми как подлежащие компромиссам, договариваться можно. “Но попробуйте договориться с Эрбаканом, с прежней Рефах и с нынешней Фазилет. По каким пунктам, каким положениям? Только если согласиться с их взглядами на мир, т.е. если принять их шариатское мышление, склонить перед ними голову!… Воистину, на Западе конфликт, начавшись несколько веков назад, ныне решен; у нас он начинается заново, правильнее сказать, еще более разгорается”⁶.

В Турции отправку правительства Эрбакана в отставку, запрет его партии называют “процессом 28 февраля”, имея в виду, что решение об отстранении, по сути, от власти Рефах и открытии против нее судебного процесса было принято под давлением военной верхушки на заседании Совета национальной безопасности 28 февраля 1997 года.

Что касается национализма, светские власти в этом вопросе намного единодушнее, они продолжают прибегать к националистической риторике постоянно, активно используют ее и для внутреннего, и для внешнего употребления, особенно на встречах, посвященных тюркскому единству. На 6-м Курултае дружбы, братства и сотрудничества тюркских государств и сообществ, состоявшемся весной 1998 года в Бурсе, были представлены Турция, 7 тюркских республик, 10 автономных федеративных республик, 2 автономных района (какого государства не уточняется!), представители тюркских сообществ из 26 стран. Всего было приглашено 550 гостей. Организатором курултая стал Вакуф дружбы, братства и сотрудничества тюркских государств и сообществ (Türk Devlet ve Toplulukları Dostluk Kardeşlik ve İşbirliği Vakfi). Сообщая обо всем этом, турецкая печать подчеркивала, что президент Турции С.Демирель был провозглашен отцом тюркского мира. Турцию представляли лидеры политической элиты страны – С.Демирель, Т.Чиллер, Девлет Бахчели и другие, а также председатель меджлиса Северного Кипра Хаккы Атун. Единство тюркских корней, исход тюрок из Эргенекона символизировал барельеф Бозкурта, а также ритуал ковки железа, который совершили С.Демирель, Т.Чиллер, Д.Бахчели и главы делегаций Азербайджана, Казахстана, Киргизстана, Туркменистана.

С.Демирель говорил на курултае о “великом тюркском мире”, его древней истории, о “сокровищах великолепной культуры”, о “пришедшем из глубины веков осознании безграничного терпения”, об опыте государственного строительства, ставшем достоянием мировой истории, о решимости и воле также и в 21 веке выполнять должным образом миссию гармонизации культур и в международном плане. “У нас – блестящее завтра”. Хаккы Атун (Северный Кипр) вручил Демирелю меч с рукояткой, изображающей фигуру волка. Новый лидер тюркешевской партии Девлет Бахчели заявил на курултае: “Если турецкие/тюркские государства и сообщества возьмутся за руки, они смогут занять достойное место в новых глобальных структурах, присущих 21 веку”. Тансу Чиллер продолжила тему тюркской глобализации: “Для турецкого варианта происходящей глобализации нет никаких препятствий. 21 век станет веком тюркского/турецкого глобализма. Мы должны учредить Совет Тюркского Мира”⁷.

Успех турецкого национализма был засвидетельствован по итогам парламентских выборов в апреле 1999 г., показавших, что происламистская партия – ныне это Фазилет (“добродетель”), наследница Рефах – лишилась положения лидирующей партии в парламенте, переместившись в нем с первого места на третье. Однако эти же итоги свидетельствуют, что тюрко-исламистская группировка политической элиты не утратила своего влияния – маятник качнулся в сторону другого элемента этого синтеза – националистов, правых и левых. Ранее не сумевшая попасть в парламент партия тюркешистов, уже с новым лидером Д.Бахчели, стала второй по величине партией в новом меджлисе. В своих предвыборных выступлениях Д.Бахчели следующим образом убеждал избирателей отдать голоса за его партию: “Идея тюркского национализма является источником тюркско-исламской концепции. Эту идею ПНД приняло в качестве фундамента своей программы… Чтобы добиться подъема страны, достигнуть уровня современного государства, необходимо покончить с инфляцией, нищетой и беззаконием… Турция сможет стать лидирующей державой лишь с приходом к власти ПНД. Нынешние депутаты, пришедшие в парламент в 1995 году, не могли служить народу, потому что были заняты манипуляциями с кассетами, коррупцией, связывались с уголовниками, мафией, нарушали торги… Нам недостаточно иметь 30-40 депутатов, мы стремимся получить власть. В столетнюю годовщину республики мы мечтаем увидеть нашу страну как одну из ведущих держав мира”⁸.

Тревога демократических кругов страны по итогам выборов отчетливо выражена в пространной статье Орала Чалышлара “Если допросить национализм” в газете Джумхуриет: “Мы переживаем период, когда правительственную коалицию составляют те, кто пришел в политику во имя сохранения “последнего турецкого государства”. По сути Турцией уже давно руководит не только такая партия, ею управляют силы националистов и святош. Родина! Нация! Сакарья! Эти лозунги стали наиболее часто употребляться именно сейчас, и именно те, кто произносит эти поистине самые святые слова – сейчас у власти. Они убивали, воровали, они получали поддержку от самых авторитетных инстанций государства – и все во имя родины. Их преступления признавались законными и не осуждались, а если и осуждались, то потом прощались… Пока мы с удивлением за ними наблюдаем, Турцию охватила паранойя национализма и слева, и справа. Крепкие парни-националисты, олицетворяющие “последнее турецкое/тюркское государство” теперь у власти. Истина предстала перед нами во всей своей наготе…

Для нас это не стало сюрпризом. Фашизм и диктатура породили систему, в которой происходили самые подлые преступления и покрывались самые аморальные поступки. Мы знали об этом по событиям прошлого. Общественный контроль невозможен там, где царит насилие. Получило распространение разложение и доносительство… На авансцену вышли самые бессовестные и слабохарактерные. Реалии истории аналогичным образом проявились и в нашей стране. Турция представляется страной, в которой давно уже невозможно предъявить счет убийцам и ворам. Усилившиеся после 12 сентября разложение, насилие и беззаконие продолжаются и в наши дни. В такие периоды опасно выступать в защиту демократии. В то же время можно и должно прибегать к силе, власти, насилию.

Во времена, когда национализм скатывается до такого рода ценностей, когда вырисовывается столь мрачная картина, не следует ли и левых спросить о причинах их, по меньшей мере, благосклонности к национализму. Пребывание в одной упряжке тех, кто защищает режим и фетишизирует государство, и тех, кто исповедует национализм, заставляет думать о необходимости более углубленного подхода к проблеме. В той мере, в какой растет национализм, в той же степени утаивается коррупция. Чем больше национализма, тем больше преступлений. Мы знаем, что в период становления национального государства националистическая идеология выполняла реформаторскую роль, разрушая феодальное государство. Однако эти времена остались позади. Национализм стал демагогией, используемой во имя того, чтобы держащая власть в своих руках консервирующаяся буржуазия смогла и далее сохранять за собой общество и укреплять статус-кво. Одновременно это и спасательный круг, позволяющий власти создавать атмосферу своей правоты в региональных конфликтах, в отношении окружающего мира и в отношении других. Посмотрите на диктатуру Франко, на нацизм Гитлера, на фашизм Муссолини; все они националисты для своих наций…

Я убежден, что нашим склонным к национализму интеллигентам следует оценить должным образом опыт нынешней власти. Можно сказать, они – плохие националисты. После установления в любой стране национального государства и ликвидации феодализма национализм со временем превращается даже не в буржуазный, а в первобытный национализм. Мы сталкивались лицом к лицу с таким явлением у себя в Турции. И то, что мы вновь переживаем сейчас, представляется нам такими событиями, которые должны стать уроком для забывчивых. По меньшей мере, только поэтому оказалось полезным участие нашей националистической партии в правительственной коалиции. Точно так же, как способствовало пробуждению пребывание в коалиционном правительстве нашей партии политического ислама. Пора этот национализм вновь, по меньшей мере, обсудить”⁹.

Эрдоган Айдын в недавно вышедшей книге, посвященной национализму и исламизму в сегодняшней Турции, пишет: “Выборы 18 апреля 1999 г. завершились победой национализма. Они показали, что тенденция постепенного поправения общества завершилась тем, что ныне политическая ось Турции повернута в крайне правом направлении. Самым очевидным итогом этого станет тенденция к еще большей закрытости и тоталитаризму… “Процесс 28 февраля” не ограничился светским посредничеством во имя того, чтобы остановить шариатизацию. Это было вмешательством, преследующим цель воспользоваться кризисом и перестроить заново, сверху донизу, саму Турцию. Чтобы обеспечить режиму стабильность, капитализму – приватизацию, чтобы расширить гегемонию на Ближнем Востоке и на Кавказе, обществу потребовалась националистическая альтернатива… Очевидно, что завершение выборов победой одновременно и правых и левых националистов не следует объяснять успехом двух этих националистических партий без всякой связи с реальной обстановкой. Такое стало возможным в результате навязывания государством обществу своей политики националистических приоритетов…

Общество живет в тисках такого рода манипуляций, как: “вокруг нас – внешние и внутренние враги”, “все наши соседи – враги”, “Европа стремится оживить Севр”….Такое постоянное нагнетание атмосферы враждебности обрекает общество на состояние постоянной чрезвычайщины, в которой не может быть решен ни один внутренний кризис, будь то переворот, гражданская война или требования шариата… Последний пример – общество ввергнуто в националистическую паранойю, чтобы свести решение курдского вопроса лишь к военным методам… Претензии на бывшие османские территории после распада Советского Союза превратилась в государственную политику, подходы государства к внешнеполитическим проблемам перекликаются с туранизмом, исповедуемым Партией националистического движения… Позиция по Кипру, Эгейскому морю, Кавказу, Ближнему Востоку и Балканам несет в себе возможность новой войны и порождает большую потребность в укреплении массовой базы шовинизма”¹⁰.

Высказываемые автором опасения непосредственно касаются также и российско-турецких отношений. Многочисленные свидетельства “укрепления массовой базы шовинизма” легко обнаружить сегодня в турецких СМИ, когда, например, заходит речь о Чечне. Если по этим свидетельствам судить о том, в каком направлении давно и целеустремленно формируется общественное мнение страны, то вывод один – в этом направлении просматривается немало антироссийского. Тенденция эта проявляется давно. Уместно вспомнить, что еще во времена первого вооруженного конфликта в этой российской республике в солидной турецкой газете можно было встретить такой репортаж корреспондента из Турции: “Самое главное отличие Чеченистана от других кавказских федеративных государств – враждебность к русским. В чеченском парламенте нет ни одного русского. На вопрос – сколько в парламенте русских, чеченцы, улыбаясь из-под усов, отвечают – “Много. Большинство уборщиков в туалетах там – русские”¹¹.

Таким образом, ныне тремя ведущими партиями в турецком парламенте являются Демократическая левая партия Эджевита (136 мест), считающаяся в стране партией левых националистов, патриотов, Партия националистического движения (129 мест) и уже упомянутая наследница запрещенной партии Эрбакана – партия Фазилет (111 мест). Две до недавнего времени ведущие светские партии-соперницы правоцентристского толка (Партия справедливости во главе c Йылмазом и Партия верного пути во главе с Т.Чиллер) оказались отодвинутыми на четвертое и пятое места (соответственно 86 и 85 мест). Правда, одной из них, ПС, удалось попасть в созданное после выборов правительство в качестве младшего партнера националистов. Примечательно, что при такой “реструктуризации” в политических верхах в результате выборов под тюрко-исламистской символикой в новом парламенте не нашлось места для Народно-республиканской партии, считающейся в Турции социалистической – она не преодолела 10%-й барьер, набрав около 9% голосов. Сохраняющаяся в светских кругах правящей элиты аллергия на исламистов после упомянутого “процесса 28 февраля” исключила возможность участия их в правительственной коалиции.

Что касается другой составляющей синтеза, исламизма, некоторые высказывания исламских авторитетов страны свидетельствуют, что верующая интеллектуальная элита встревожена средневековым мракобесием крайних радикалов от религии. Известный ученый-богослов, профессор Стамбульского университета Яшар Нури Озтюрк призывает соотечественников изучать ислам хотя бы для того, чтобы разоблачать политиканов от религии: “Овладевайте религией. Мы говорим тем, кто утверждает, что они не относятся к религии как к вере, как к метафизической реальности, – усвойте ислам как социологическую реальность этой страны. Ислам верой для вас может и не быть, но эта религия, эта страна безусловно для всех ее детей является социо-культурным феноменом. Вот уже годы я продолжаю утверждать: в новом столетии самым горьким огорчением для нашей страны и для нашего народа будет ситуация, при которой закрывают глаза на тех, кто со своим первобытным средневековым, мстительным мировоззрением грабит нашу религию, становится в позу адвоката Аллаха. Это большой грех. Это сегодня самый главный совершаемый в Турции грех… Народ должен на деле выступить против тех, кто эксплуатирует религию, кто под религиозным обличьем нарушает права человека. Нужно не охать, а разоблачать, осуждать, противодействовать”¹².

Можно предсказать дальнейшие попытки активизации скрытой и открытой пропаганды и пантюркизма, и исламизма в евразийском регионе, на Кавказе, в Центральной Азии, на Балканах. В то время как многие здравомыслящие турки, предприниматели, деятели культуры, политики осознают и соответственно требуют от новой власти расширения сотрудничества с Россией, другие стремятся свернуть это сотрудничество, например, провалить реализацию проекта “Голубой поток”, ссылаясь на то, что этот проект ущемляет интересы “братьев-тюрок” Азербайджана и Туркменистана, которые также намерены поставлять природный газ в Турцию¹³.

***

Как очевидно из предыдущего, в литературе ныне понятие правящая элита, политическая элита сведено все к тому же понятию верхи, правящие круги, власть. Оно не адекватно тому истинному смыслу, который призван отразить термин элита. Обратимся к мнению нашего современника Арнольда Дж.Тойнби о функциях элиты на этапах цивилизационного развития обществ. По Тойнби элита – это прежде всего “творческие личности”, “творческое меньшинство”, “первооткрыватели”, которые подтягивают “нетворческое большинство”, “арьергарды” до своего уровня. Творческие личности “при любых условиях составляют в обществе меньшинство, но именно это меньшинство и вдыхает в социальную систему новую жизнь… В растущем обществе в любой данный момент представители этого типа всегда находятся в меньшинстве. Они лишь дрожжи в общем котле человечества”. Требуется усилие “прежде всего со стороны отдельных личностей, нацеленных на новаторский путь, и наряду с этим – всех остальных, готовых воспринять эту новацию и приспособиться к ней. Цивилизованным можно назвать лишь то общество, в котором эти встречные усилия слились воедино”¹⁴.

Если согласиться с Тойнби, то дихотомию “элиты – неэлиты” следует воспринимать не просто как верхи и низы, или как власть и народ, эксплуататоры и эксплуатируемые, а как творческое меньшинство (т.е. развивающее цивилизацию в каждой сфере своей деятельности) и нетворческое большинство, которое в лучшем случае поддерживает, воспринимает, способствует реализации творческих, новаторских инициатив меньшинства. Поэтому, когда речь заходит о том, что политическая верхушка и есть политическая элита общества, конечно, сразу же возникает вопрос – обязательно ли представитель элиты – это лишь тот, кто отмечен позитивным зарядом. Ведь в нашем понимании он может оказывать и негативное воздействие на развитие социума, государства. Достаточно вспомнить фашистские “элиты” Германии, Италии, Испании. Одну из глав своей работы “Дорога рабству” Ф.А.Гайек назвал: “Почему к власти приходят худшие”, причем эпиграфом к главе он избрал слова лорда Эктона “всякая власть развращает, но абсолютная власть развращает абсолютно”¹⁵.

Конечно, мы должны признать, что выделить в чистом виде, дистиллировать творцов, новаторов из различных социальных групп, представляющих верхи по определению, очень трудно статистически. Только небольшая их часть на виду, далеко не все их имена известны обществу. Их совокупная положительная, созидательная роль становится очевидной по различным косвенным итоговым показателям, характеризующим достижения (или провалы) данной страны в экономике, политике, науке, культуре. Самым главным, обобщающим положительным показателем будет успех данного общества в догоняющем развитии, в достижении уровня развитого демократического общества.

Если исходить из тех итогов деятельности элиты, которые способствуют прогрессу общества, его динамизации, то мы вынуждены констатировать, что по Турции такой работы почти не ведется – соответствующих готовых, статистических индикаторов нет (или мной просто не обнаружено), а обработка имеющейся социальной статистики на предмет выявления элиты мне не встречалась. Да и возможно ли это? Сам же я готов лишь к беглой оценке этих данных на предмет выявления элиты и распределения ее по сферам социальной структуры. Такие данные представлены в некоторых разделах статистического ежегодника Турции, который основывается на методологии ООН.

Например, в разделе “Население” представлены таблицы по уровню образования в Турции, виду занятости, должностному положению и т.д. В разделе “Доход и потребление” приводятся данные о том, что в 1994 г. в Турции насчитывалось 13 342 тыс. с лишним хозяйств, в том числе 7 487,7 тыс. в городе. Суммарные потребительские расходы всех хозяйств составили в среднем в месяц 123 363 774 млн. лир, в том числе в городе – 81 844 936 млн. лир. Если разделить хозяйства на традиционные пять групп расходов от самых низко расходных до самых высокорасходных (каждая группа – 20% хозяйств, представлена 2 668 411 хозяйствами), оказывается, что на самую низшую группу приходится 6% суммарных расходов всех хозяйств, а на самую высшую – 48%, причем и в том и другом случае две трети таких расходов приходятся на городские хозяйства. Расходы самой низшей группы достигают лишь 12,8% тех же расходов высшей группы, т.е. меньше почти в 8 раз. Любопытна разница в расходах по некоторым видам потребления. На питание самая низшая потребительская группа расходует примерно треть этих же расходов высшей группы. Расходы на одежду самой низшей группы составляют 5,3% расходов самой высшей группы, на жилье –16%, на здравоохранение – 7,6%, на “развлечения и культуру” – 1,6%. На образование же (вспомним слова Тойнби!) самая низшая группа тратит 1,2 % соответствующих расходов высшей группы¹⁶. Конечно, этот подсчет следовало бы продолжить и дальше, т.е. пересчитать на доллары и сравнить траты высшей группы Турции на образование с аналогичными тратами по развитым странам и представить мощь условной турецкой интеллектуальной элиты на глобальном уровне, но это вопрос будущих поисков и расчетов.

Вот еще косвенные показатели предполагаемой степени участия элитных групп в хозяйственной жизни Турции по признаку уровня образования. В 1990 г. экономической деятельностью во всех отраслях было занято лиц с высшим образованием 1 224 043 человека (5% экономически активного населения). Их участие по всем отраслям (100%), а также их занятость в каждой отрасли (100%) представлены следующим образом: государственные, и общественные службы, социальные и индивидуальные услуги – 60 и 22%, сектор финансовых, страховых и аналогичных услуг – 14 и 31%, обрабатывающая промышленность – 8,7 и 3,8%, торговля, питание, отели – 8,6 и 5,7%, транспортные, информационные, складские услуги – 2,4 и 3,8%, строительство – 2,1 и 2,2%, – агросфера – 1,9 и 1,9%, энергетика – 0,7 и 10,1%, добывающая промышленность – 0,4 и 3,6%, прочие, в том числе неустановленные – 1,2 и 10%. Как видим, по формальным показателям наибольшим интеллектуальным “зарядом” располагали в Турции государственные, общественные и частные финансовые и страховые учреждения и организации, прежде всего высшего уровня. Менее всего в интеллектуальном потенциале страны представлена агросфера, хотя надо учитывать, что значительная часть ее квалифицированных кадров зарегистрирована во властных управленческих структурах. В известной мере это относится и к промышленной инфраструктуре, где еще сильны позиции государства, и управление ею осуществляется государственными чиновниками¹⁷. Здесь уместно отметить, что глобализация в сфере кадров высасывает из Турции самые лучшие, наиболее пригодные к участию в модернизации и европеизации страны кадры ученых, технократов, бизнесменов. Особенно много турок-ученых оседает в США, Германии, Франции, Англии.

Итак, очевидно, что прибегая к политическому анализу эволюции верхушки социума по методу элита-неэлита, можно получить дополнительные качественные характеристики общества и власти. Особенно ценные выводы ожидают исследователя, если привлечь к научному анализу статистические материалы по социальной структуре занятого населения, его доходам, уровню образования, участию в развитии национальной науки и технологии, и другим параметрам. Только такой подход, сам по себе весьма трудоемкий, может помочь определить подлинное место и значимость элиты в изучаемом обществе, ее структуру, “качество” и степень эффективности ее деятельности. В конечном же счете, перед исследователем предстанет подлинное “лицо” самого общества.